Но на спуске свои трудности; трасса повисла в воздухе, впереди обрыв. Надо менять начальную точку на перевале, а это значит, что надо бросать всю уложенную трассу на подъеме. Все полетело к черту.
Упорно начинаем все сначала. Недалеко от вершины стланика вырубили так много, что первые сотни метров трассировать легко, но дальше снова начинается тяжелый труд по вырубке низкорослого леса. Вдобавок ко всему теперь и на подъеме трасса виснет в воздухе. Заданный по теодолиту уклон привел нас и здесь к отвесным скалам. Что делать? Не начинать же всю работу снова!
Здесь же у обрыва производим дополнительные расчеты и приходим к выводу, что при спуске седла трасса все равно повиснет в воздухе где-нибудь в этом районе. Поэтому делаем крутой поворот и идем почти назад чуть ниже уложенной трассы. Такой поворот возможен, и кривая, устроенная на таком повороте, носит название «серпантины». Через некоторое расстояние склон сопки заканчивается другим обрывом, и около него делаем второй ход серпантины. Так гигантскими зигзагами от одного обрыва до другого спускаемся по склону сопки все ниже в долину. Но каждый метр трассы уложен с определенным уклоном по инструменту, для каждого метра трассы вырублено и вынесено с узкой просеки огромное количество стланика.
Около месяца прогрызали мы просеки, а уложили всего несколько километров трассы.
Снизу, из долины, результаты нашего труда были отчетливо видны. На склоне перевала, там, где проходила трасса, лежали груды срубленного стланика и ясно виднелась просека.
Работа всех нас настолько утомила, что требовался самый неотложный отдых. Соединив долинный ход по ручью Спорному с трассой на склоне перевала, экспедиция стала на отдых.
Люди приводили в порядок амуницию, инструмент и просто набирались сил. После отдыха мы старались наверстать потерянное на преодоление перевала время и усиленно форсировали укладку трассы уже за перевалом. Спуск с перевала с каждым километром становился положе, и трассу теперь укладывали без теодолита. Попавшийся на пути ручей, текущий в нужном нам направлении, вначале едва заметный, делался многоводнее от впадающих в него притоков, вытекающих из мрачных ущелий. На его берегу мы разбили свой первый лагерь в этой новой системе рек.
Впереди долина ручья все расширялась, а сзади громоздились горы, среди которых был уже освоенный нами перевал.
Чтобы не было больше никакой задержки с трассировкой, я собрался произвести очередную рекогносцировку до самого поселка горняков. Проводив ребят на работу, рано утром тронулся в путь. Едва заметная тропа скоро потерялась, и в дальнейшем пришлось ехать по дикой тайге. Лошадь то проваливалась в едва заметную яму, то задевала за дерево, то спотыкалась о корни и так неожиданно бросалась в сторону, что ветви чуть не выхлестывали мне глаза. Но это все пустяки по сравнению с тем, когда попадаешь в такие места, где надо спешиться и, ведя лошадь в поводу, продираться сквозь колючие заросли и расчищать дорогу топором или ножом.
К обеду я достиг устья ручья, впадавшего в реку Утинку — довольно широкую и многоводную, которую не вдруг переедешь вброд.
Но где же поселок горняков?
Спустившись вниз по реке Утинка, я не обнаружил никаких признаков жилья. А по данным Власова, поселок должен находиться в двух-трех километрах от устья нашего ручья. Я же проехал уже около пяти и ничего не обнаружил. Пришлось повернуть назад и ехать вверх по течению. Вскоре стали встречаться пни от свежих порубок и срубленные деревья. Значит, я ехал правильно. Через несколько десятков метров показался и поселок. Оказалось, что он расположен не в долине реки Утинка, а в небольшом тесном распадке правого притока.
И вот я сижу в новом рубленом одноэтажном доме. В комнате собралось много народу. Жители радостно встретили меня и буквально засыпали вопросами. Большинство из них старожилы, безвыездно проведшие несколько лет в тайге. Пошли воспоминания о Большой земле, о новостях, о нашей лагерной жизни.
Всех интересовало, где мы предполагаем провести дорогу. Для них дорога была вопросом жизни, расширения работ, нового строительства и прочих успехов.
— Перевал мы нашли в верховьях Спорного, — объяснил я любопытным, — немного ниже того, по которому к вам проходят оленьи транспорты.
— Но там же такие крутые сопки, отвесные скалы, осыпи, а склоны так густо заросли, что никто там никогда не ходит.