Вот она – панельная пятиэтажка, стоящая на страже здоровья нашего города – городская больница.
Водитель тормозит, пассажиры кидаются в объятия друг друга, кто-то цепляет чьи-то колготки, кому-то оттаптывают ноги – в этот момент двери открываются, и нас, как "морскую волну на берег", выносит на асфальт. В числе лидеров почему-то оказываются бабушки и дедушки, и с неожиданной прытью устремляются к зданию поликлиники, чтобы первыми занять очередь под кабинетом врача.
А меня ждет серое и унылое здание больницы – как говорит Петросян: «Дом панельный, крупнощелевой». И кто только придумал крашенные панельные дома? Может их, и красят сразу после постройки, но это в первый и последний раз. А потом здание всю жизнь радует нас своим трогательным «грязно-бурым» цветом.
Открываю двери в приемное отделение: картина напоминает вокзал военных времен: везде сидят и стоят пациенты, ожидающие плановой госпитализации. Интересные у нас люди, привыкли везде приходить заранее: в поликлинику за номерком к 3часам ночи, к нам вместо 9 в 7часов утра. Тут же создается инициативная группа, переписываются, пересчитываются и ожидают. Вот и меня женщина «с лицом секретаря месткома» пытается усадить в хвост очереди. Чертик внутри, так и просит присесть, но я боюсь, что, когда правда раскроется, меня просто «растерзают». Вырываюсь из цепких рук дамы и почти бегом к двери сестринской. Проводив меня зорким взглядом, дама, наконец, расслабляется – «граница на замке».
«Бурными овациями» встречает заступивших сотрудников отработавшая смена и, пожелав удачи, спешит домой. Сегодня без планерки, шеф уехал!
8-00. Вперед в регистратуру, собираем направления, и начинается рабочий день.
На своем излюбленном месте у окна сидит врач, Петр Израилевич Хромов, старенький седенький всегда в хрустящем белоснежном халате и невообразимых размеров колпаке. Сейчас он занят изучением полета мухи и кажется совсем рассеянным, но тут раздается визг тормозов «скорой» и он сразу оживляется. Сейчас будет оттачивать на фельдшерах свой профессионализм, а может, какие другие не столь ценные качества.
Пациента ведут в смотровой кабинет, а наш «боровичок» семенит к фельдшеру, выхватывает у него из рук недописанное направление:
– Почему нет диагноза? – «ласково» сверкая глазками, интересуется наш доктор.
Фельдшерица поправляет очки и произносит:
– Не знаю, что написать: больной жалуется на боли во всем теле, общую слабость, затрудненное дыхание.
– Может в кардиологию, – ехидничает Петр Израилевич, – тогда где кардиограмма?
Кардиограмму конечно не сняли.
– Нет, она еще и кашляет, – быстро находится поднаторевшая в «подобных играх» фельдшер.
– Тогда в терапию, а температура какая? – «гипнотизирует» женщину «боровичок».
Фельдшер Петрищенко рисует на направлении температуру, и наконец, определяется с диагнозом, затем, поджав губы, удаляется.
Хромову хватило несколько минут на осмотр, чтобы передать женщину инфекционистам. Трудно дышать ей было от воспаленного горла и сильно отекших миндалин. Старичок снова удаляется на свой боевой пост и застывает в позе музейного экспоната.
Недалеко от регистратуры наш студент-санитар оттирает пятна на панелях и что-то бубнит себе под нос. Я прислушиваюсь к его бормотанию: «День начался с женщины, все смена пропала!» – выносит вердикт Сашка.
Словно услышав его предсказания, опять подъезжает «скорая» и привозит мужчину с «гипертоническим кризом». Закатывают каталку. Мы, отложив оформление историй, спешим на встречу. Да, лечился человек сразу видно – не традиционным способом, а продукцией ликероводочных заводов. Интересно как «скорая» догадалась, что у него «криз»? Наверное, по цвету лица, которое может соперничать с раком. А вдруг он пожаловался на головную боль, но тогда у них есть переводчик, так–как кроме «б…» и «х…» мы звуков не слышим. Надо же и давление на направлении написали, и как только мерили через тяжелую мокрую куртку? Конечно, «Скорую» можно понять, вытрезвитель в городе закрыт, вот и приходится выдумывать всякий бред, чтобы забирать с улиц алкашей. Милиция требует, сердобольные бабушки тоже (домой взять никто почему-то не хочет). А уж соревноваться с органами в словоблудии нам не приходится.