Москва из года в год, от столетия к столетию обречена на изменение. Смешение культур, эпох, представлений человека о комфортной среде для проживания обрекают Москву на постоянные изменения. Но на ряду с неизбежностью этих изменений, нужно сохранять историю и традиции москвичей. Нельзя производить изменение привычной среды обитания горожан без их согласия. Сохранение исторического и культурного наследия Москвы, в период глобального изменения исторического центра, является на сегодня наиважнейшей задачей. Само по себе историческое и культурное наследие формирует идентичность нации, её культурный код.
Всё, что вы прочтёте в этой книге, – это заметки о моей Москве. Москве, которую я люблю, понимаю и чувствую. Это заметки не профессионального писателя, но москвича, для которого прилагательное «коренной», может использоваться, прежде всего, применительно к описанию тройки лошадей и зубов во рту.
Москвич – это скорее человек не по рождению, а по духу.
Несколько лет назад я получил вот такую рецензию от писателя-москвича Владимира Александровича Бессонова, автора книг «Вспоминая Москву», «Дом Нирнзее», «Московские задворки», «Московские углы» и многих других:
«Дмитрий, спасибо за доставленное удовольствие прочитать твой рассказ, из которого врезался образ навсегда сгинувших милых дней и ночей, и фразы, по которым буду узнавать автора еще не читаных произведений: “Столетник остался присматривать за Геннадием Андреевичем”, “воздух она вдыхала редко, но всей своей молодой пышной грудью, падая потом без чувств”, “снежинки-пушинки <…> таяли на его лице, создавая неслышную мелодию”… Текст добротный, трифоновский, с подтекстом, с НИИ сотрудниками, соседями дома, в котором живет Геннадий Андреевич, из коих не один не прописан, а предоставлен посредством характерного “ррр” холодильника, московский до слез, потому что больше в Первопрестольной нет улиц Маркса и Энгельса и Фрунзе… Потому что лица, изображенные в нем, узнаются вмиг даже теми, кто не существовал в той милой социалистической нирване. Они не замерзли, как гвоздики, “спрятанные за пазуху его осеннего, уже не по погоде, пальто”.
Рассказ скорее чеховский: в нем надежды разбиваются на ровном месте, но даже в такой неловкой ситуации она остается, как ей кажется, абсолютно честной перед ее выбравшим человеком, у которого мир рушится на глазах».
“Рецензент” еще раз произносит слова благодарности за то, что среди моря ерундистики, ему выпало счастье соприкоснуться с настоящей, не показной литературой.
Внимательно всё рассмотрев и убедившись, что всё в полном порядке, расписался Володя Бессонов».
Давно это было
Давно это было…
Солнышко редко заглядывало в окошки нашей квартиры на первом этаже дома в узком переулке центра Москвы. Моя бабуля очень настороженно относилась к любителям заглянуть в окна, и шторы были настолько плотными, что прошли бы проверку при затемнении во время авиационных налётов в Великую Отечественную войну. Был у меня свой уголок в этой, тогда мне казавшейся огромной, квартире, аккурат рядом с окном, выходящим в переулок. Именно там, под светом настольной лампы, я погружался в свои первые путешествия на парусных кораблях, аккуратно раскрашивая их в любимых мной альбомах. Именно там, укутавшись в одеяло, трясся от страха, когда детское воображение отчётливо слышало звук колокольчика прокажённого, сидя вместе с Диком Шелтоном в кустах Шервудского леса. Именно там я принял первое самостоятельное решение, о котором и хочу вам рассказать.
Вы спросите меня, почему я так подробно рассказываю об обстановке в квартире? Да потому что хочу, чтобы вы поняли, в какой атмосфере впервые я услышал звуки его трубы и завораживающий хрип его голоса. Луи Армстронг.
А было это давным-давно, больше сорока лет назад. Именно тогда я научился бережно вынимать виниловые пластинки из бумажных конвертов и, аккуратно нанизывая на маленький металлический стержень проигрывателя пластинок радиолы "Radiotehnika", с трепетом подносить звукосниматель к уже полюбившейся дорожке винилового диска. Из небольших динамиков с тихим шуршанием лился нескончаемый поток великолепной музыки, казавшейся мне настолько недосягаемой, что одно время я был уверен, что её доставили на землю инопланетяне. Я плыл по волнам, наскакивая на рифы и попадая в полнейший штиль. Огромные наушники наполняли всего меня чудом музыки, казалось бы, очень далёкой, но на самом деле очень близкой. И я совершенно отчётливо понял, что тоже должен, да нет, просто обязан научиться играть на трубе, вторя любимому исполнителю.