Давно это было…
Почти всех своих прадедушек и прабабушек я не застал. Кроме одного. Папу моей бабушки звали Ион. Человек он был неординарный. Прожил почти сто лет. Был он верующим, одно время заведовал свечным ящиком в храме в районе Солянки. Во встроенном шкафу его комнаты был иконостас. Прадедушка очень следил за своим здоровьем. Не курил и не пил, но любил гостей, которым щедро наливал. Дед Ион принимал ванны из мёда и различны трав. В подбородке у него была небольшая круглая дырка, и мне представлялось, что это немецкая пуля Первой мировой войны оставила такой след.
На огромной копии картины Айвазовского «Девятый вал», дед Ион зарисовал терпящих кораблекрушение как мог, оставив свой след в большом искусстве.
Но были у него и малые формы выражения полета творческой мысли. Он никогда не выкидывал разбившиеся изделия из фарфора. И когда набиралось достаточное количество, он хаотично обклеивал бутылки из-под молока или кефира разноцветными осколками. Получалась ваза для цветов, укутанная в такое лоскутное одеяло. Вазы он дарил всем вокруг. И у нас одна сохранилась, напоминая о прадедушке.
Давно это было…
Давно это было…
– Мама, а теперь тебя можно считать женщиной? – звонкий вопрос пятилетней девчушки взорвал пляж раскатистым женским смехом и тихим мужским хихиканьем.
Мама девочки, уверен, будет помнить этот день всю свою жизнь. А вот девчушка нет.
Как и я, как не пытался вспомнить, какое оно море моего детства, так и не смог. Кроме ярких эпизодов, никак не связанных с водной стихией. Где-то, в одной из ячеек моей памяти, хранится солёный вкус и запах кожи, которую я нет-нет, но пробовал на язык. Как пробуют – пристынет или нет – язык зимой к железу. В другой бережно сохранён морской закат. А ещё в одной – вкус кукурузы и шашлыка. Ах да, вот ещё что – само плавание в море. Не было дурацких надувных кругов в виде лебедей и чаек. Я, как пловец, демонстрировал своё умение, думая, что выходить из пены волн буду, если не под аплодисменты отдыхающих граждан и гражданок необъятной страны, то уж точно под их восхищённые взгляды. Но, как я не пытался найти на загорелых и обгорелых лицах с непременным листочком с прибрежных деревьев или куском курортной газеты на носу пляжных сограждан восхищение или на худой конец удивление – экий мастер рядом с нами жарится на южном солнышке – все мои поиски разбивались, как морские волны о берег пляжа.
Последнее перед школой лето было очень насыщенным. Пионерский лагерь, скарлатина и, наконец, самое синее Чёрное море. Кавказское побережье. Дагомыс. Это сейчас Дагомыс стал тем Дагомысом, который выбирающие отдых на море видят на красочных фотографиях рекламных буклетов – светлый и лоснящийся. А тогда это был населённый пункт, больше походивший на деревню. Мы снимали однокомнатную фанерную халупу, по размеру чуть больше, чем домик дядюшки Тыквы. Тропический ливень, случившийся однажды ночью, залил наше жильё, и весь следующий и последующий день наши вещи сушились. И нам не оставалось ничего другого, как проводить весь день на пляже. Не сказать, что я был раздосадован, ведь перерывы между заплывами в море заполнялись поеданием свежих слив. Вскоре оказалось, что вместе с папой мы съели их ведро почти целиком. Ох, и заненастило нас потом…
Уже школьником, живя в июле в деревне Андреевка, что в часе езды на полуразваленном желтом рейсовом автобусе от Севастополя, мы выбрались в город русских моряков. Панорама, белоснежные бескозырки, военные корабли на рейде, и огромная очередь на выставку прекрасного Константина Васильева. Вот, пожалуй, и всё. Ах нет, вот ещё. Я утопил в этой деревне в туалете новенький кроссовок. Он уходил в пучину, как уходил героический крейсер «Варяг», медленно погружаясь вглубь. Хотя сравнение с крейсером едва ли может быть. Крейсер в итоге был поднят со дна и восстановлен, а вот кроссовок поглощён пучиной навсегда.
Азовское море и прекрасный город Ейск. Музей Поддубного, соленый компот в столовой, и чудесное спасение бабули, которая из-за своих внушительных размеров не провалилась в приоткрытый канализационный люк. Она попросту застряла, став, вероятно, прототипом известного анекдота про Чапаева и Анку, чей таз не лез в печную трубу. Но самое неизгладимое впечатление от того отдыха – выброшенные на берег тела дельфинов, перерубленных винтами пароходов. Они валялись безмолвными большими камнями по всему побережью. Чайки кружили над ними, громко гогоча. А крысы, жившие под старыми лодками, устраивали вылазки после захода солнца, которое нехотя исчезало за морским горизонтом, погружая пляж и город в летнюю ночь.