В то время выходить из двора мне было категорически запрещено, но настрой мой был настолько серьёзен, что я, не боясь гнева домочадцев, решительно вышел из ворот, повернул налево, прошёл по переулку, чеканя шаг как на параде, и войдя в здание знаменитой московской музыкальной школы, в простонародье – «Мерзляковки», с порога спросил: «Где тут у вас записывают в трубачи?» Вечером, когда мама пришла с работы, я с гордостью шестилетнего мальчика сообщил, что её просят зайти в музыкальную школу. Трубу, правда, мне по возрасту не дали, но пообещали научить играть на флейте, которая, впрочем, как мне объяснили, тоже является духовым инструментом. Так началась моя, к сожалению, не законченная учёба в известнейшей московской музыкальной школе. Я, как и обещали, выучился игре на блокфлейте. Выступал в концертном зале знаменитой Гнесенки, был отличником на уроках музыки в школе, где, в качестве эксперимента, будущая министр образования разучивала с нами бетховенского «Сурка». Но это уже другая история…
Давно это было…
Давно это было…
– Поезжайте в магазин Лейпциг, там продаются блокфлейты. Покупайте и приходите. «Начнём», – сказали нам, мне и маме, после того как были записаны все мои данные в какой-то большой журнал, а мама написала заявление с прошением принять меня в музыкальную школу.
Дорога в этот, тогда мне неведомый магазин, заняла из центра Москвы какое-то неимоверное количество времени и оставила в памяти неприятные воспоминания. Метро с пересадкой и плотно набитый жёлтый автобус-гармошка марки «Икарус», где мне, шестилетнему мальчишке, отдавили ноги. При поворотах резиновая «гармошка» автобуса ужасно скрипела, а сам автобус приседал на два колеса, норовя пойти вприсядку вместе со всеми пассажирами. Рыба в сумке старушки, сидящей у окна, качала хвостом в такт проезжаемым ямам, а футляр от скрипки на плече стоящего за мной мужчины больно упирался мне в спину.
Путь до магазина с непонятным мне названием «Лейпциг» показалась мне вечностью, а сам магазин с роем покупателей привлек моё внимание только отделом с железной дорогой. Но это совсем другая история.
На стеклянных витринах музыкального отдела расположились музыкальные инструменты. Те, что лежали на верхних полках, я не мог рассмотреть, хоть и стоял на мысочках и даже подпрыгивал. А те, которые были доступны моему шестилетнему взору, были мне неведомы. Кроме, пожалуй, одного, похожего на дудочку из мультфильма про Нильса. Волшебная дудочка, отправившая крысиную армию в море – вот бы и мне такую. Но мы же приехали за флейтой. И каково же было моё изумление, когда мама отошла от прилавка и вручила мне длинную картонную коробку. Я отошёл к столу, чтобы меня не толкнули пробегающие от отдела к отделу покупатели, аккуратно открыл коробку. В ней лежал футляр из бархатистой бумаги, завязанный тоненьким шнурком. Я потянул шнурок.
– Мама, это же дудочка Нильса. А мы приехали за флейтой. Тебе не то дала продавщица. Она мне показалась похожей на Бабу-Ягу.
– Нет, Димуль, это не дудочка, а флейта. Та, на которой ты будешь учиться играть в музыкальной школе.
Знаменитая «Мерзляковка» приняла меня и мою новенькую блокфлейту в свои гостеприимные объятия с радостью и также с радостью, не особо сожалея, проводила через четыре года, приоткрыв мне дверцу в мир музыки и навсегда оставив с моём сердце любовь к духовому оркестру.
Давно это было…
Давно это было…
В музыкальную школу в Мерзляковском переулке я поступил до того, как пошёл в первый класс. И впереди было моё первое Первое сентября, новая школьная жизнь, новые друзья, новые победы и поражения. Но поскольку рос я мальчиком, откормленным на бабушкиных пирожках и обязательной «корочке хлеба» после любого принятия пищи, на семейном совете решено было меня отправить в какую-нибудь спортивную секцию, чтобы минимизировать неминуемые насмешки будущих одноклассников. Сказать, что семья наша была далека от всего спортивного, – не сказать ничего. Даже спортивные передачи по телевизору переключались, от отсутствия к ним какого-то ни было интереса. Выбирали недолго, потому что главным критерием выбора было расстояние до самого места, где я по задумке своих родных, которые принимали решение, а это были бабушка и мама, должен был получать такую необходимую мне спортивную подготовку. И именно поэтому выбор остановился на самом близком, три остановки от дома на троллейбусе, варианте. Определили меня в группу общей подготовки самого на тот момент большого бассейна под открытым небом, носившего гордое имя – «Москва». Так я окунулся не только в хлорированную воду бассейна, но и в совершенно для меня на тот момент неизвестную реальность. Реальность самостоятельности. Мне предстояло не только усердно работать сорок пять минут руками и ногами три раза в неделю, но и сухо-насухо вытирать голову, следить за тем, чтобы полотенце не касалось мокрого пола и по списку проверять вещи в рюкзаке, не выходя из раздевалки. Качество выполненных процедур проверяла бабушка, которая восседала на узенькой скамеечке, ожидая меня с бананом, припасённым специально для «оголодавшего» после тренировки внука. Банан, по бабушкиному разумению, должен был незамедлительно после изнуряющей тренировки восстановить утраченные силы любимого внука. Порой в ход шёл и второй банан, который уже наверняка, по бабушкиному разумению, возвращал будущей звезде советского спорта силы для дороги домой.