И смех, и грех
Он знавал разных людей. Умел выпить водку из пластикового стакана у магазина и прогреть бокал для коньяка. Закусить жареной мойвой в палисаднике у дома, и с не меньшим вкусом наслаждаться тем, что уже не привозят в его страну.
И там, и там он не был своим. Потому что он всегда оставался самим собой.
Бабушкины пирожки
– Итак, хочу вам сообщить, что через месяц все мальчики обоих десятых классов отправляются на трехдневные военные сборы, запланированные в рамках учебной программы, – начало урока НВП в десятом классе не совсем простой московской школы обещало быть интересным.
Учитель НПВ Дмитрий Петрович, он же по совместительству преподаватель ЭПСЖ, может быть память сохранила эти незабываемые уроки этики и психологии семейной жизни, стоял у доски в как всегда безупречно выглаженном костюме, наполняя классную комнату ароматом «Дракара» и свежевыкуренной кубинской сигареты «Партагас» (на пачке была изображена лодка с распущенным парусом, плывущая по бескрайнему океану, а крепости они были такой, что меж курильщиков моментально были прозваны – смерть под парусом).
Надо сказать, что и тот, и другой предмет давался ему с большим трудом. По званию он был подполковник, но сапоги носил последний раз в училище и то, скорее всего, во время принятия присяги. В школе нашей он дослуживал, вернувшись, по нашим предположениям, из далёкой африканской страны, где работал переводчиком военного атташе ограниченного контингента по поддержанию мира во всём мире. Автомат под его руководством мы разбирали и собирали, укладываясь в нормативы, а вот слушать истории о семейной жизни оставались далеко не все. Нет, не из-за неуважения к преподавателю, напротив, старались уберечь его от постоянного состояния неловкости и смущения. Но те, кто всё-таки оставался в классе, стены которого были увешаны патриотическими армейскими плакатами и пособиями, а шторы прикрывали огромные окна, пропуская немного света, слушали подобранные нашим уважаемым подполковником рассказы и миниатюры об отношениях между полами, живо включаясь в обсуждение той или иной семейной проблемы, считая себя непременно экспертами. Правда, многие из них только недавно начали бриться…
– Освобождаются от увлекательной и познавательной поездки только те, у кого есть медицинская справка-освобождение от физкультуры. Остальные в полном составе имеют возможность окунуться в прелести армейской жизни, и, я надеюсь, будут более усердно учиться в оставшиеся дни и готовиться к поступлению в институты, – сказав эти, как казалось, заготовленные слова, Дмитрий Петрович улыбнулся с прищуром как Ильич на плакате за его спиной, и выдохнул. Самое сложно для себя он сделал.
Класс загудел.
Девочки, щебетали, поглядывая на своих «защитников», которые на школьном смотре строя и песни не попадали в ногу, чеканя шаг скорее под «Мишель», эпическое произведение ливерпульской четверки, слова которой были старательно вырезаны с последней страницы «Московских новостей» на английском языке, чем под «Прощание славянки».
Мальчишки, вернее, те из них, которые, не боясь родительского гнева, стирали дефицитные кроссовки о гравиевое покрытие спортивной школьной площадки, играя после бесконечной ежедневной математики в футбол, принялись обсуждать, кто из пап служил и какие остались воспоминания. Как вязать портянки и выдадут ли им сапоги и пилотки? Получится ли им пострелять из автомата? Ведь зимой, когда их возили на полигон сдавать очередные нормативы, плюхнувшись в лужу для принятия положения «лёжа», за те несколько секунд, что вылетали десять пуль из дула самого надёжного автомата в мире, они ничего не успели понять и прочувствовать.
В глазах других, коих было примерно половина, появилась тоска и страх от одного только слова «казарма».
Да, жить им предстояло в настоящей казарме одной из подмосковных учебных частей. Жить по распорядку, установленному для обыкновенных призывников, таких же мальчишек, как и они. «Будешь плохо учиться, пойдешь в ПТУ, а потом в армию!» – слышали они от родителей тем чаще, чем ближе приближались выпускные экзамены. От этого становилось немного тревожно.
Юношеское воображение рисовало огромное, нескончаемое помещение, всё уставленное кроватями как у бабушки на даче, с металлической сеткой-панцирем, скрипучими и холодными. Дощатый пол, залитый бордовой масляной краской, и запах недельной несвежести, как после долгого футбола летом.