Его детство всё стремительнее оставалось позади. Поезд наращивал обороты…
Можно пересчитать по пальцам, когда его сильно ругали или ставили в угол. А уж знакомство с папиным ремнём и подавно было всего раз или два. Но всё же, как и любой ребёнок, он озорничал. И тогда приходило воспитательное время, придуманное папой. Многими часами он стоял рядом с папой с зажатой ручкой в папиной ладони. Ему было очень стыдно, потому что ему растолковывали те прописные истины, которые он и сам знал, но преступал иной раз. Все беседы давно стёрлись из его памяти, но самую главную он запомнил на всю свою жизнь. Подравшись в детском саду и выслушивая вечернее нравоучение, он услышал поговорку, которой жил всю оставшуюся жизнь: «Без нужды не вынимай, а без победы не вкладывай!»
Брат
Он страшно обиделся на родителей, подслушав разговор бабушки с подружкой. У него скоро будет сестрёнка.
Как? Его будут любить меньше? Он становится не тем единственным, с которого сдували пылинки и для которого пекли его любимые пирожки с капустой?
А всё стало меняться с астрономической скоростью. При приближении радостного дня, он всё больше думал о первой встрече. Какая она? Как ему с ней вести себя?
Но он знал одно – родной человечек появляется на свет. Человек, которого он будет любить всю жизнь.
Тёплое летнее утро. Такси. Роддом. Папа и он. Ладошки мокрые от волнения.
Мама. Ещё красивее, чем была. А на руках она.
Первый день знакомства он будет помнить всю оставшуюся жизнь. И ответственность, и гордость за то, что может теперь называть себя братом.
Тогда ему казалось, нет, он был просто уверен, что так будет всегда…
Бумеранг
Он всегда поражался – как же так? Как он возвращается обратно?
В детстве даже не раз пытался смастерить его, но каждый раз он улетал туда, откуда его невозможно было достать.
Он рос, и никогда, отправленный им бумеранг не возвращался. Что не так он делает? Может быть изгиб не тот? Или слишком сильно бросает, вкладывая, как он умеет, всего себя в бросок?
И он не переставал раз за разом запускать его ввысь… Он просто перестал ждать его возвращения.
И вот однажды он вернулся. Потом ещё и ещё…
Ветерок
Детский сад наш спрятался в узких московских переулках и как бы вырос сквозь асфальт маленьким островком детского смеха. Детишек в группах было много, пустых кроватей не было, а все родители знали друг друга с песочно-качельного детства соседних дворов.
Но помимо номера, присвоенного как положено вышестоящим образовательным ведомством, было ещё и название, бережно сохраняемое и оберегаемое не один десяток лет – «Ветерок». История умалчивает, почему именно «Ветерок», а не, к примеру, «Звёздочка». Может быть, назвавший его так вспоминал забытую песню с одноимённым названием, некогда популярного эстрадного коллектива, который этот ветерок нес, а может быть, он подумывал о долгожданном ветерке перемен, который через несколько десятилетий задул могучим ураганом в нашей стране. Но, так или иначе, все, от начальной до старшей группы, с гордостью именовали себя «ветерками».
Надо сказать, что дома, а значит и люди, жившие в них, были разные. Рядом стоящие ведомственные и консерваторские дома были наполнены приторно рафинированными гражданами. Но были и дома с уплотненными и не расселёнными коммуналками. А был целый «татарский» дом, в котором жили все окрестные дворники со своими многочисленными детьми и родственниками, часто еле изъясняющимися по-русски.
Но самыми интересными «соседями» были дипломаты, жившие и работающие в многочисленных посольствах дружественных и не очень стран. Посольства и торговые представительства занимали все окрестные более или менее сохранившиеся особняки нашей маленькой частички тихого московского центра.
По неизвестным мне причинам, в каждой группе были дети этих дипломатов. И это выделяло наш, по сути, обыкновенный сад, среди многих других.
Наша группа не была исключением. И в один прекрасный момент в группе детишек, говоривших на разных языках, стало столько, что Елена Петровна, воспитательница, приходила с русско-английским разговорником, вычерпывая из своей памяти остатки изучаемого в институте, а баба Нюра, наша нянечка, пышная старушка, часто пускала слезу, когда сын дипломата писался в штаны, а она не понимала его потребности.
И все бы было хорошо, ведь язык детского общения не имеет национальности, но однажды в группе появились два представителя далёкой заокеанской англоязычной страны – девочка и высокий чернокожий мальчик.