Звуки чеканивших о брусчатку сапог вторили стукам моего сердца, которое готово было выпрыгнуть из груди. А после дедушка надевал плащ и выходную фетровую шляпу, натирал войлочной тряпкой до блеска ботинки, и мы вдвоём выходили на улицу. Я крепко держал дедушку за руку и семенил рядом с ним, изредка снизу вверх с восхищением поглядывая на него. Мне тогда казалось, что шляпу носят только очень большие начальники, такие, какие стояли на Мавзолее и отдавали честь проходящим по Красной площади. Дедушка почему-то на Мавзолее не стоял, но носил шляпу. Он приподнимал её и немного склонял голову, когда с кем-то здоровался на улице. Маршрут каждый год у нас был один и тот же – по Тверскому бульвару мы выходили на улицу Горького (бабушка моя её называла только Тверской, а для меня она навсегда останется Горького), по которой ещё недавно ехали танки, спускались вниз и, повернув налево, вливались в огромную реку людей, шедших к Большому театру.
– Смотри, Димулёша, – говорил мне дедушка. – Скоро совсем не останется ветеранов…
И я взахлёб смотрел, впитывал как губка, с восхищённой гордостью за них, прошедших весь этот ад и выживших ради нас, нынешних…
А потом мы шли обратно домой, перепрыгивая через текущие ручьи, которые текли вдоль улиц. Уже прошли стройными, как и недавние колонны, рядами поливальные машины, смывая оставшиеся на мостовой остатки гвоздик из папиросной бумаги и проволоки. И они плыли по асфальтовым мостовым красными пятнышками, как капельки крови…
Шли годы. И вот уже мы с моим лучшим школьным другом в первом ряду на торжественном концерте в театре Эстрады, посвящённом очередной годовщине Великой Победы, с цветами в руках. Нам выпала почётная и волнительная роль – поздравлять ветеранов, которых с каждым годом становилось всё меньше и меньше. А потом мы шли пешком в «Детский мир» и покупали небольшие флажки за 5 копеек. И бежали к Большому театру, чтобы успеть подарить их тем, кто ещё приходил 9 мая в сквер к фонтану у Большого театра…
Шли годы. И вот уже я говорил своей старшей дочери, ведя её 9 мая к Большому театру:
– Смотри, Настюша, скоро совсем не останется ветеранов…
Возвращаясь домой, мы перепрыгивали через ручейки, которые оставляли после себя поливальные машины. И также плыли по московским улицам остатки от искусственных гвоздик, как капельки крови…
Давно это было…
Давно это было…
Была такая очень популярная передача по советскому телевидению – «Кабачок 13 стульев». Как потом сказала тётушка Костика, главного героя художественного фильма «Покровские ворота»: «Наши играют французскую жизнь». В этой передаче наши играли жизнь польскую, для многих советских граждан такую же недоступную и далёкую, как и французскую. Не припомню, чтобы в нашей семье её смотрели, но так или иначе, персонажи были известны. Персонажей пана Зюзи, пани Моники, пана директора, пана Ведущего, пани Катарины и прочих заграничных панов и панночек исполняли артисты театра Сатиры. За мной, как за единственным в семье имеющем хоть какое-то отношение к спорту, с лёгкой руки моего дедули, закрепилось прозвище «пан Спортсмен».
Нужно признать, что сходство в упитанном телосложении с Юрием Витальевичем Волынцевым, который исполнял эту роль в телевизионной постановке, была, так сказать, налицо. Я очень старался сбросить хотя бы несколько «бабушкиных пирожков», но никак не получалось, и даже не помогали мне «изнуряющие» трёхразовые тренировки в бассейне с гордым именем «Москва», но так или иначе, я не оставлял неравную борьбу, которая благополучно сама собой закончилась вступлением в переходный возраст. Частенько с папой будущей звезды радиоэфира мы встречались на улице или в магазине «Консервы», что у Никитских ворот. Они жили на улице Герцена в последней из трёх высоток – в театральном, как его называли местные жители, доме. И каждый раз при встрече мне хотелось подойти к нему, протянуть руку и сказать: «Здравствуйте, пан Спортсмен».
А на фотографии мой первый тренер Татьяна Александровна Зорина, ваш покорный слуга, втягивающий тюлений живот, и ребята, имён которых я уже и не упомню, после весенних соревнований в бассейне «Москва».
Давно это было…
Давно это было…
Моё счастливое детство было наполнено не только классическими детскими забавами, которым сопутствовали разбитые коленки и локти, но и глубочайшей, как Марианская впадина, культурной программой. Кажется, что не было воскресенья, ведь тогда для школьников это был единственный выходной, в который мы с мамой не ходили бы на выставку, в театр или на концерт. Бывали и такие дни, когда мы уезжали на автобусные экскурсии по ближайшему Подмосковью. И я, как губка, впитывал в себя весь обрушивающийся на меня поток информации.