Между тем, поиски троицы, которая оставила жестяную коробку с письмом в дупле вяза, продолжались. Геннадий Андреевич и Владимир узнали фамилии ребят и где они жили. К сожалению, их родственники после эвакуации или не вернулись в Москву, или поселились в других районах города. С кем-то удалось наладить переписку, кто-то не стал отвечать мальчикам. Вскоре об этих поисках узнали в школах Геннадия Андреевича и Володи. А потом и в райкоме комсомола. С помощью старших товарищей многое удалось узнать. В том числе и места, где пали смертью храбрых москвичи. В школе Геннадия Андреевича создали мемориальный музей, и пионерская дружина стала носить их имена. А когда Владимир стал профессиональным журналистом, то в одной из московских газет вышел его очерк о трёх друзьях, отдавших свои жизни на поле боя, защищая нас от фашистов.
Шли годы. Мальчики росли. На их щеках и под носом появился лёгкий, как пар от чая, только что налитого из самовара в чашку, пушок. А однажды Геннадий Андреевич покраснел, когда на улице на него посмотрела девочка, которая шла навстречу. А может он покраснел от того, что сам посмотрел на эту девочку. Посмотрел как-то иначе, нежели смотрел на девочек раньше. Ему захотелось предложить ей отнести сумку, которую она несла. Но, пока он раздумывал, девочка скрылась за углом, и Геннадий Андреевич так и остался стоять, раздумывая, что же произошло. И вот однажды, встретившись на своём любимом месте, в тени листвы старого вяза, Володя поведал Геннадию Андреевичу о том, что ему нравится Алла из параллельного класса. Он, смотря на неё, становится моментально красный, как фонарь светофора, а она только ухмыляется. Володя, в сущности, не понимал, что такого в ней, этой Алле из параллельного класса. Была она худой, в очках, и мальчишки из её класса даже не дёргали её за косички и не поддавали ранцами. Но её взгляд из-под очков казался Володе каким-то особенным. Она стала ему сниться, а однажды они встретились случайно на выставке в Третьяковке, куда Володя пришёл с бабушкой и Геннадием Андреевичем. После этой встречи Володя стал каждое утро чистить ботинки, аккуратно причёсываться и даже гладить пионерский галстук.
– Как мне с ней заговорить, – спросил однажды Владимир у Геннадия Андреевича. Я как подхожу к ней, так голос пропадает или начинаю заикаться.
– Так ты пиши ей письма. Помнишь, как у классиков. Можешь в стихах. Хотя какие стихи. У тебя почерк такой, что разобрать невозможно. Ты вначале научись нормально писать.
С этого дня Володя засел за чистописание. Он достал старую папину перьевую ручку, пошёл в магазин «Школьник» и купил чернила и чернильницу. Но писать просто буквы было не интересно, он же не в первом классе, и он принялся конспектировать труды вождя мирового пролетариата. Через пару месяцев, когда пять двухкопеечных тетрадей были исписаны, Владимир решил, что готов к изложению своих мыслей. Вначале получалось коряво. Он писал и спотыкался. Начинал сначала и падал. Но, как говорила ему бабушка, усердие и труд всё перетрут. Слова вставали ровно, по стойке смирно, в такие же ровные предложения. А мысли, которые он оттачивал, как оттачивали солдаты свой шаг на плацу, приобретали стройность. Ему даже стало нравиться писать. И именно тогда он впервые стал задумываться о том, чтобы поступить после окончания школы на журфак в МГУ.
Писем Володя написал Алле очень много, но так и не решился их ей передать. И только спустя десять лет после окончания школы, когда пришёл в школу на вечер выпускников, рассказал ей всё.
– Вов, как жалко, что тогда ты так и не решился ко мне подойти. Я ждала и очень надеялась, что у тебя хватит решительности, – сказала Алла, выслушав его. – Я видела, как ты на меня смотрел. Наверное, и ты мне нравился. Кто знает, как бы сложилась наша жизнь, если бы тогда…
Алла улыбнулась, легонько, как весенний ветерок дотрагивается до молодых листочков, прикоснулась губами к его чисто выбритой щеке, повернулась и пошла, цокая каблучками о школьную плитку, домой к мужу, успешному дипломату, и двум озорным погодкам сыновьям. Володя смотрел вслед уходящей своей первой любви и прощался с юностью.