Веснушки
Март выдался холодным и ввёл в заблуждение Геннадия Андреевича и Аню. Они собирались ещё в феврале озаботиться съёмом дачи, но время проворонили. Каждые выходные у них были чем-то заняты. То одно, то другое, вроде бы важное, но отодвигающее запланированное всё ближе к лету.
– Что же это мы с тобой такие тетёхи, – за ужином сетовала Аня. Отправляйся в выходные на поиски. Я совершенно не уверена, что получится сразу найти что-то подходящее.
– Да, конечно. Прямо с утра в субботу и поеду, – вздыхал Геннадий Андреевич, откусывая пряник и запивая его свежим ароматным чаем из блюдца. Он любил так пить с детства, представляя себя купцом у окошка.
Геннадию Андреевичу нравилось, что Аня начала хозяйничать. Он даже ловил себя на мысли, что, когда она иногда ворчит, указывая как ему поступить, он получает от этого удовольствие. Геннадий Андреевич оправдывал её ворчание, считая, что это нормальная реакция женщины, живущей с таким мужчиной как он. Что с ним по-другому нельзя, ведь он совершенно не приспособлен к семейной жизни, которая разом, как лавина свалилась на его, ещё совершенно неготовые для этого, плечи. Аня же, не зная, как себя вести и не имея возможности с кем-то посоветоваться, копировала поведение мамы. «Ведь так часто бывает, – оправдывала уже она себя, – что девушка выбирает себе спутника такого же, как и её папа. А мой Гена так похож на моего папу». Оправдания принимались обеими сторонами как безоговорочные, чем только укрепляли строящиеся отношения двух совсем ещё чужих, но уже родных людей.
– Я говорил с Вовкой, он мне посоветовал ехать на электричке с Киевского вокзала. И куда-нибудь за Апрелевку. Прежде всего потому, что нам удобно будет добираться до электрички. Да и места там, говорят, дачные. Не такие, конечно, как, к примеру, в Кратово, но тоже уже давно освоенные. Он говорит, что нужно непременно, чтобы был клуб, в котором крутили бы вечерами кино и телефон-автомат, чтобы можно было позвонить в Москву.
– Отлично. Вот я и говорю – поезжай прямо с утра. Я не смогу. Дел накопилось много дома. У меня стрики много, и убраться нужно, совсем грязью заросли. А ты один справишься. Я в тебя верю. Что нам нужно, мы с тобой обсуждали не раз. Две комнатки, ну или на худой конец одна. И терраска с выходом в сад. Да, не забудь узнать, далеко ли до речки и леса. Но я тебе перед отъездом ещё раз напомню всё. И напишу. Да и Вовины пожелания обязательно добавлю.
– Хорошо, Анюта, – со счастливой улыбкой согласился Геннадий Андреевич. Он всегда очень радовался, когда понимал, что в него верят. А уж когда ему говорили это, тогда у него буквально вырастали крылья за спиной. Много ли ему надо, помимо точки опоры, чтобы горы свернуть?
* * *
Отправленный было в кладовку дедушкин военный тулуп непривычно тяжело сгибал отвыкшего его носить Геннадия Андреевича. На ногах у него были дедушкины же унты, которые особо бережно хранились, набитые нафталином и смазанные касторкой. Кожа кое-где уже потрескалась, образуя тоненькую паутинку. Запах от них исходил ужасный. Но Геннадий Андреевич принюхался ещё дома и не понимал, почему от него отсаживаются в метро и электричке пассажиры. На голове красовалась серая парадная офицерская шапка-ушанка с завязанными сзади «ушами». Этим дедушкиным наследством Геннадий Андреевич очень дорожил. И старался без нужды не доставать, а тем более не носить. Но сегодня был исключительный случай. Он ехал за город, где непременно, как сказала Аня, холоднее, чем в городе. А значит нужно одеваться теплее, чтобы не схватить простуду или, не дай Бог, ангину. Ведь совсем недавно Геннадий Андреевич оправился от серьёзной хвори. Со стороны он, вероятно, походил на того мальчугана, которого бабушка отправила гулять зимой во двор, предварительно укутав во всё, что было можно. Нагнуться он не мог и шагал как робот, почти не сгибая ног.
Аня, как и обещала, ещё раз, провожая в коридоре, проговорила требования к даче, вручила заранее написанную памятку и, поцеловав в гладко, как она любила, выбритую щёку Геннадия Андреевича, закрыла за ним дверь. Щёлкнул замок. Геннадий Андреевич быстро спустился на первый этаж. Споткнувшись о порог, он почти вывалился из дома. Шапка упала в сугроб, а сам он еле удержался на ногах. «Ну вот, началось моё путешествие», – подумал Геннадий Андреевич. Он с опаской посмотрел на свои окна. Аня могла увидеть его кульбит. Геннадий Андреевич стал пунцовым от стыда за свою неповоротливость. От его щёк можно было прикуривать. Но Ани в окне не было. Да и вообще, если бы она была у окна, то всё равно не увидела бы ничего. Первые окна покрылись таким плотным инеем, что пропускали только свет. Аня, закрыв за Геннадием Андреевичем дверь, ещё несколько минут стояла, вслушиваясь в его шаги по лестнице, звук открывающейся двери, неестественный скрип и хлопок. «Споткнулся», – подумала она, улыбнувшись уголками губ.