Однажды вечером я приехала к Насте поковыряться в Интернете. Настя, как всегда, тут же занялась разглагольствованиями о мифологии – она филолог. За пять минут до возвращения Игоря она спохватилась, что на кухню даже не заглядывала, потому мы быстренько стали соображать ужин. Выяснилось, что Настя собиралась нынче во второй или третий раз в жизни делать котлеты, предыдущий опыт, видимо, оказался довольно удручающим… Игорь увидел нас на кухне, присел на диванчик, да так и остался сидеть, внимательно следя за всеми моими манипуляциями. В какой-то момент это разглядывание стало не то что неприличным, а просто вызывающе-сексуальным. Внутренне содрогаясь, я дожарила котлеты, по инерции сделала салат и соус, потом мы молча ели в гнетущей тишине, которую Настя тщетно пыталась разрядить шутками вроде: «Ну вот, подружка, надо тебя поваром ко мне приглашать, а то Игорь то, что я готовлю, с таким аппетитом не наворачивает!» И все мы понимали, что для ее мужа это мое показательное выступление на его кухне в качестве Женщины, Готовящей С Удовольствием И Без Раздражения, явилось своего рода сексуальным катализатором. К счастью, Настя это тоже поняла и теперь катастрофы вроде курицы с черносливом случаются лишь иногда. Кстати, муж меня за это выругал. Он сказал: «Тебе не понять… Но эта твоя готовка перед ним – еще хуже для нее, чем если бы ты с ним переспала в ее квартире на ее постели».
Лучше всего для вас, если вы опасаетесь чрезмерного вторжения мужа в вашу кухонную жизнь, провести однозначную демаркационную линию, разграничивающую – какое вмешательство вам приятно, а какое – нет. Возможно, вы просто стесняетесь в присутствии мужа что-то готовить, потому что осознаете, насколько вы еще начинающая хозяйка, и опасаетесь учинить на его глазах что-нибудь идиотское, например высыпать сухой рис из пакета прямо на сковородку в надежде, что он как-нибудь распариться и станет мягким естественным образом. Тогда скажите ему, что вы хотели бы, чтобы он отдыхал на диване, пока вы готовите, или сделайте основную часть работы, пока его нет. На самом деле, это очень серьезная проблема, потому что многие мужчины поначалу действительно считают, что вы можете готовить пищу точно так же, как их мама, не понимая, что это попросту невозможно.
Не в последнюю, если не в первую очередь, отношения с отцом моей дочери у меня разладились из-за кухни (опять вернемся к клиническому случаю). Как я уже отметила, свой внутренний мир он искренне считает центром Вселенной. Возможно, оно так и есть, но что-то очень уж неуютно и холодно рядом с этим жить. Мои собственные занятия и мысли никогда не представлялись ему ценностями, равнозначными его собственным хотя бы в отдаленном приближении. Он уверял меня, что принес себя мне в жертву, потому что его любимым состоянием является молчание и отсутствие людей рядом. Потому он посчитал, что меня необходимо как-то занять, хотя именно в это время я и перестала катастрофически успевать все сделать. Но его не устраивал вариант, когда он «молчит», а я попутно занимаюсь собой, например читаю или где-либо вне дома занимаюсь своими делами. В его представлении наиболее гармоничным могло бы быть мое порхание по кухне в приготовлении трапезы. Он особенно напирал на то, что каждый ужин в нашей совместной с ним жизни должен быть именно трапезой – длительной, неспешной, с большим количеством блюд на столе. Поначалу эта его вожделенная картина, призванная олицетворять мир в доме, меня заворожила, но вскоре я поняла, что попросту выдыхаюсь. Приготовление ужина начиналось часов в пять, сюда же включался и ежедневный поход в магазин, так как, согласно заведенному им порядку, он ежедневно выдавал мне деньги на продукты, им предписанные, считая, что покупка их тоже является частью ритуала ужина. Но чего не сделаешь ради любимого. Придя с работы, я топала на рынок, потом в достаточно далеко расположенную кулинарию, потом начинала готовить обязательное мясное блюдо, несколько салатов, он появлялся на кухне, чтобы подбросить идею запечь еще какие-нибудь идиотские бутерброды, например со шпротами, луком и положенными сверху чипсами, которые и на вид-то производили ужасное зрелище. Так мы толклись на кухне (напомню, это называлось «меня занять»), постепенно стрелка часов ползла к одиннадцати вечера, и он начинал бурчать, что для его больного желудка и не менее больной печени вредно есть так поздно. Наконец мы садились за стол. Больше всего мне хотелось проглотить наспех несколько ложек салата, запить их хоть чем-нибудь и бежать мыть гору использованной в процессе приготовления пищи посуды, чтобы потом принять душ и рухнуть в постель спать. Но есть, простите, трапезничать, полагалось тоже, согласно ритуалу, неспешно и торжественно. Если эта трапеза еще приправлялась каким-нибудь ненавистным мне КВНом, мои муки вообще становились невыносимыми, ведь я была лишена возможности поговорить о чем-нибудь, не имеющем отношения к плоским шуткам по телевизору. Удивляюсь, что после этого меня еще хватало на хороший секс. Но, повторяю, пока я еще твердила себе, что чего не сделаешь ради любви.
Зато по утрам, когда он уходил на работу, я шла в кухню и наслаждалась возможностью просто есть, с особым удовольствием таская тушеную картошку руками из утятницы и отгрызая колбасу прямо от палки.
Естественно, готовя еду, мы то и дело ссорились. Он настаивал на том, что я все делаю неправильно, что овощи следует сначала обжарить, а потом тушить, а моя реплика: «Моя мама так всегда делала, и я помню, что было очень вкусно» приводила его в ярость. Он прочитывал в моих словах другой подтекст: «Прожив почти шесть лет замужем, я, слава Богу, ни разу не была обвинена в том, что плохо готовлю!» Подразумевалось, что прошлого у меня нет. Он неустанно повторял: «Тебе пятнадцать лет, и до меня ты никого не знала, ты была забитой такой темной дубинушкой, а теперь ты – в круге света!» Я говорила себе, что это «перчинка» наших отношений…
О чем же мы разговаривали? Безусловно, о его стихах. Наверное, это была единственная тема, которая одинаково воодушевляла нас обоих, и я до сих пор с грустью и ностальгией вспоминаю те вечера, когда под его диктовку переписывала начисто его произведения. Больше, наверное, ни о чем. Он очень любил слушать истории о моих друзьях и знакомых, но вскоре оказалось, что это болезненная тема. Рассказывая о чем-либо, например о том, что Настя с Игорем переехали жить в квартиру тети кого-то из них, а тетя будет жить вместе с мамой, я тут же оказывалась засыпанной множеством вопросов: его интересовало и когда именно произошел переезд, и кто и куда перепрописался, и даже какого цвета в тетиной квартире электросчетчик. Меня раздражала и его привычка по-своему оценивать коллизии, о которых я рассказывала. Например, он злился и ругался со мной, когда я упоминала о том, что у моей подруги есть парень или муж или она собирается ехать отдыхать с новым знакомым. Он воспринимал подобную информацию очень болезненно, как некий удар по нему, как будто бы все мои подруги были его личными знакомыми и прежде состояли с ним в интимных отношениях, а теперь вдруг изменили ему. И я стала интересоваться совсем иными направлениями психологии, нежели теми, которые были предметом моих наблюдений прежде.