После написанных в военные и первые послевоенные годы монументальных Пятой и Шестой симфоний, Седьмая поражает своими скромными, почти камерными размерами, проникновенностью лирического высказывания, чарующим мелодизмом. Нет сомнения, что симфонию насыщают автобиографические черты — словно бы добрый, чуть грустный взгляд на прошедшую жизнь со всеми ее тревогами и радостями. Я с удовольствием воспользуюсь здесь словами нашего коллеги по АТ Александра Хоменко:
Даже в Седьмой симфонии — произведении прощальном, где чувствуется затаенное дыхание смерти, Прокофьев не истерит и не устраивает бурю трагизма. Это как благодарность жизни просто за то, что она была. Иначе Солнечный богач уходить не мог.
Первая часть открывается широкой и распевной, в духе русских песен, элегической темой главной партии — мудрое, доброе, чуть подернутое печалью размышление о жизни. Эту тему сменяет побочная — светлая, романтически-приподнятая, с благородными очертаниями. Всякий раз, когда я слушаю эту часть симфонии, я не могу отделаться от одной встающей перед моими глазами картины. Автор, не в состоянии заснуть, проникнутый размышлениями о прожитой жизни, в волнении встает, подходит к окну и перед ним, освещенная ночным светом, открывается величественная панорама его родной Москвы, над которой сверкают звезды Кремля. Разумеется, это мое субъективное восприятие, и каждый найдет здесь свои образы и ассоциации. А неожиданным контрастом к этой теме возникает таинственное, сказочное звучание курантов, отсчитывающих часы и мгновения жизни.
Вторая часть — это торжество и расцвет жизни. Молодость цветет и ликует, слышится то всепоглощающая радость, то сердечный, задушевный, по-юношески свежий лиризм. Мы покидаем этот праздник на его вершине, когда чувства уже бьют через край. Эта часть — один из прекраснейших симфонических вальсов, какие мне известны.
Напевная, плавная, углубленная тема третьей части возникает в просветленном звучании струнных. Проходя четыре раза и в сущности являясь темой с вариациями, она разворачивается перед слушателями с исчерпывающей полнотой. В среднем разделе неожиданно появляется таинственный, несколько фантастический марш — возникает перекличка с «курантами» первой части. После этого возвращаются первоначальные образы этой части, но в сжатом, сокращенном виде, как напоминание.
Завершает симфонию живой, остроумный, полный веселья финал. Образ мудрой зрелости сменяется картинкой беззаботных шалостей и забав. "И пусть у гробового входа младая будет жизнь играть". Известный немецкий музыковед Детлеф Гойови остроумно назвал стиль финала «социалистическим сюрреализмом». Танцевальный ритм, дразнящие всплески мелодии — всё здесь шутит, шалит, куролесит и одновременно создает атмосферу ожидания. После стремительной, зажигательной первой темы появляется вторая — бодрая маршевая мелодия. Вначале изложенная в духе личного высказывания, она затем приобретает массовый характер. Вновь после этого следует всплеск веселья. Драматургическая кульминации всего произведения наступает в самом окончании — возвращается и звучит как величественный апофеоз гимническая тема первой части. А когда умолкает эта широкая, волевая мелодия, снова слышатся «куранты», на сей раз на фоне мерного отстукивания рояля, арф и колокольчиков. Это, без сомнения, прощание композитора со сказкой жизни — постепенно истаивающей, как милое воспоминание.
После Седьмой симфонии Прокофьев начал работу еще над рядом сочинений — Концертино для виолончели, Концертом для двух фортепиано и струнного оркестра, Сонатой для виолончели соло и фортепианной сонатой № 10. К сожалению, ни одно из этих произведений мастер не успел завершить. Концертино, которое Прокофьев намеревался посвятить Ростроповичу, великим виолончелистом и закончено, и он его исполнял. Виолончельную сонату по наброскам композитора восстановила и исполнила в 1972 году Наталья Гутман. Другие сочинения так и остались в виде разрозненных фрагментов.
В 1953 году в США первым из зарубежных исполнителей Седьмую симфонию Прокофьева с огромным успехом исполнил Юджин Орманди. В 1957 году за создание Седьмой симфонии Сергей Сергеевич Прокофьев был удостоен Ленинской премии. Увы, ни до того, ни до другого события он не дожил.