На Большом проспекте Васильевского острова уживались сразу два приятеля. Гулко воспринимающий разбивающиеся тупые предметы с краской (у здания районной администрации) и карликовый (в натуральную ленинскую величину) — за оградкой «Первой истребительной больницы». Маленький был особенно дорог и ценен. В морозные дни он бывал красиво облеплен сырыми куриными яйцами (мгновенно замерзавшими на свежем «минусовом» воздухе), а яркие масляные краски не высыхали сразу. Администрация медучреждения распоряжалась «отмыть», «очистить». Но всем этим невозможно заниматься на двадцатиградусном морозе. Сердобольные санитарки укутывали Ильича больничными клетчатыми одеялами; заматывая вождю вместе с телом и голову. Чтобы ветер не сдувал убранство, они перевязывали шею главного большевика веревками. Проезжавшие мимо в служебных машинах большие начальники негодовали при виде «греющегося» Ленина, требовали снять с него «одежды». Послушные медработники удаляли постельные принадлежности с истукана, и он красовался с клочьями разноцветной одеяльной шерсти, примерзшей к его туловищу и голове.
Любить и знать свой город, его историю, скульптурное наследие и убранство — первейший долг каждого истинного петербуржца. В детстве (еще при советской власти), исследуя монументальное наследие эпох зачаточного, недоразвитого и половозрелого социализма, мне удалось пройти с экскурсиями почти по ста десяти ленинским адресам, воздав должное товарищу Ульянову.
Как евреи Кирилла с Мефодием использовали…
Среди прочих развлечений беседы с торговцами насьональ-патриотической прессы — та еще забава. Но борьба против фашистов не подразумевает выходных и проходных. Сколько раз увидишь нациста, столько раз и продемонстрируй свое пренебрежение к его деятельности, идеологии и персоне.
На Невском проспекте у Гостиного Двора существовал ранее забор, прозванный в народе «стеной плача». На нем активисты различной направленности вешали свои дацзыбао. Примечательным фактом являлась абсолютная безграмотность авторов самых отъявленных урапатриотическпх, русофильских тексгов. Подойдешь, бывало, к таким, укажешь авторам на «опечатки», а они тебя в знак благодарности жидом назовут и предложат «убраться в свой Израиль, грамотному такому».
Как-то раз я решил ответить ярчайшему представителю насьональ-патриотов:
— Ах, ну да, конечно. Какие ошибки? Русский народ всегда жил преданиями, былинами, устной речью. Из уст в уста передавал сказания. Но коварные и хитрые сионисты подослали к нему своих наймитов Кирилла и Мефодия, которые навязали русским людям письменность, алфавит, проклятый синтаксис с махровой пунктуацией…
Насьональ-патриот изумленно посмотрел на меня и произнес:
— И точно… Вот же сволочи!
С другим распространителем (на сей раз коммунистической прессы) случайно столкнулись в трамвае. Мимоходом я рекомендовал «товарищу» доплатить за провоз партийного багажа, а в ответ услышал то, чего от большевистского агитатора никак не ожидал:
— Да брось ты, мы же сейчас не на работе…
Вот так. Оказывается, это только мои принципы и убеждения все кормы КЗОТа нарушают.
Кровь за свободу Литвы
12 января 1991 года я получил по физиономии. Хорошо меня стукнули, кровищи было море, и выглядел я весьма отвратно. Одно успокаивало за правое дело пострадал. А произошло следующее:
Советские войска захватили в Вильнюсе телецентр, телебашню и предприняли попытку пробраться в литовский парламент. Равнодушно смотреть на происходящие события мешали воспитание и убеждения Поэтому, с группой друзей взяв в руки флаг Литовской Республики, я пришел на Невский проспект, к станции метро «Гостиный двор», и развернулся там антивоенным пикетом. Петербуржцы нас поддерживали, сигналили из проезжающих мимо машин, подходили и брали листовки, делились свежей информацией, беседовали с нами на разные политические темы.
Драматической развязки мы не предполагали. Вдруг из метро вынырнул крупный усатый мужик с перекошенной от злобы физиономией, которую в ту пору мог опознать любой питерский антифашист. Это был национал-патриот Юрий Рейверов (позднее он числился помощником депутата Государственной Думы от нациствующей части фракции «Родина»). Окинув нас злобным взором, он решительно направился ко мне и выпалил такие слова: «Ну что, жидовская морда, сейчас мы ваших в Литве замочим, а потом и здесь возьмемся!» Мне так не понравилось его высказывание, что я, не задумываясь о возможном развитии событии, без запинки ему ответил: «А ты сам-то на себя в зеркало смотрел? Ты же чемпион породы! На любой собачьей выставке возьмешь первое место по экстерьеру!» Не успел я насладиться прелестью мною произнесенного, как кулак Рейверова въехал мне в лицо, разбив его до крови. Мои ответный удар отшвырнул Рейверова на пару метров, но дальше супостата я уже не наблюдал, ибо кровь залила глаза. На помощь пришел коллега-демократ и депутат Ленсовета Виталий Скойбеда, который обработал антисемита так, что мне уже было не обидно ради такого и самому пострадать. Виталий сражался с Рейверовым, как если бы перед ним оказались все оккупационные советские войска вместе взятые. В итоге мы победили. И первая кровь, пролитая в Петербурге за свободу Литвы, была не напрасной. Поздравляю дорогих литовских друзей с их независимостью. И скорблю по жертвам советской агрессии.
Портретное
Восхитительно смотрелся пожар в питерском пожарном училище. Глаз не отвести. Языки пламени, искры, струи воды, маленькие люди в касках… Глядишь и понимаешь, что сам сделать что-либо бессилен. Результат независим от желаний стороннего смотрителя. Иной случай: портрет на стене рабочего кабинета, книги на полочке, настольные украшения и наградные цацки — активное действие здесь позволительно, поощрительно и эффективно. Любой замшелый и политически окрашенный офис можно преобразить едким замечанием или прямым действием.
В конце 80-х годов XX века в исполкоме Ленсовета карьерные советские чиновники решали важные государственные задачи по недопущению падения коммунистического режима и сохранению руководящей и направляющей роли КПСС. Запрещали демократические митинги, оказывали давление на подведомственные им СМИ (а СМИ тогда все были подведомственны компартии) и т. п. И хоть на дворе уже стояла вторая половина эпохи «перестройки и гласности», в умах, кабинетах и методах функционеров не менялось ничего. Кое-где еще обнаруживались рудименты прошлого в виде полного собрания сочинении Леонида Ильича Брежнева, а портреты Владимира Ильича Ленина по их количеству достигали сотен в каждом ведомстве. Это был самый вешаемый персонаж.
Александр Дмитриевич Б. ведал в Ленгорисполкоме разгонами уличных акций антикоммунистической оппозиции. В 1989 году в его кабинете оказался первый «гонец демократии» с уведомлением о грядущем митинге. Посланник, указав рукой на томик «Малой земли», пошутил, что «ветры перемен не коснулись этого стеллажа». Перестроечный вихрь за ночь сдул всю макулатуру прошлых годов с рабочего места Александра Дмитриевича. На следующий день представитель демократических сил констатировал открытость этого пространства свежему реформаторскому воздуху.
Годом позднее в Ленсовет пришли новые депутаты, те, кого так долго и упорно запрещали Александры Дмитриевичи и обком КПСС. Власть вроде бы сменилась, но антураж и стилистика остались старыми. Всюду со стен лукаво прищуривались Ильичи. Новым законодателям было некогда заняться декоммунизацией окружающей их среды. Поэтому пришлось брать инициативу на себя Вместе с коллегой Светланой Гаврилиной мы вооружились высокой стремянкой (потолки во дворце достигали 5–7 метров) и с деловитым видом пошли собирать портретный урожаи. Открывали двери депутатских офисов и без лишних разговоров приставляли лестницу к изображению вождя пролетариата. Депутаты реагировали на это как на что-то должное, нас принимали за специальную комиссию по чистке дворцовых интерьеров и восстановлению исторической справедливости.
Иногда приходилось трудно. Особенно с огромными полотнами. В кабинете председателя Ленгорисполкома (тогдашнего мэра города; Александра Щелканова Ленин весил половину центнера и при падении с трехметровой высоты чуть не зашиб Светлану Гаврилину. Благодаря нашей активной жизненной позиции в первые дни своего существования демократический Ленсовет лишился почти сотни изображении товарища Ульянова, Из всего ленинского многообразия в Мариинском дворце осталась одна увесистая рама размером 3x5 метров, на холсте Ильич был написан на фоне бушующей Невы с развевающимися вокруг лысины волосами. Она занимала пятьдесят процентов стены над креслом председателя Ленсовета Анатолия Собчака. Для ее перемещения требовалась грубая физическая сила. Если бы мы ее уронили, то она непременно проломила бы пол и провалилась на первый этаж, в кабинет зампреда Ленгорисполкома Анатолия Чубайса (вот бы он удивился). Из-за нашей физической немощности и жалости по отношению к Чубайсу товарищ Ленин нависал над Анатолием Собчаком еще пару лет, ожидая высочайшего указа о демонтаже.