Две недели назад мы говорили с Александром о смысле жизни. Это был постоянный лейтмотив наших бесед. Опять пришли к выводу, что, по большому счету, смысла в жизни нет. Он сказал, что до 37 точно не доживет… И не дожил. Но выполнил одну нашу общую договоренность — уважая друзей, не умирать зимой, чтобы никто не мерз на кладбище и не простужался. Он все сделал для того, чтобы облегчить наши страдания от его гибели.
Саня ушел весной, в апреле, когда просыпается и преображается природа, когда жить хочется и нужно, когда депрессия сменяется радостью от света и тепла, появляются молодые растения и новые организмы. А может быть, он нашел ответ на вопрос о смысле существования: умереть при зарождении новой жизни… Но от этого нам не менее тяжело. Остается только вечно любить и помнить Саню Иванова.
Ирочка, вы дурочка!
Прогулки по Невскому проспекту обязательно сопровождаются множественными встречами. Вчерашний променад не выпал из стройного ряда традиционных случайных лицезрений знакомых персон. Возле Малого зала Санкт-Петербургской филармонии я поздоровался с бывшей редактриссой музыкальной редакции Ленинградского телевидения Ирой Т. Ее знаменитого мужа рядом с ней не было.
Он или уже умер, или бросил ее (во всяком случае, я бы на его месте поступил именно таким образом).
С Ирой Т. была связана одна комическая история моей (и не только) жизни. В девяностых годах прошлого века мы с коллегой Анной Полянской работали на питерском телевидении и параллельно вели колонки телекритиков в разных изданиях.
«Родному» каналу от нас доставалось куда как больше, чем всем остальным электронным «смям». Обозревая в очередной заметке ситуацию в эфире ТРК, мы не могли не отметить, что питерское телевидение безлико, неинформативно, серо и реакционно. <
Среди прочих эпитетов и определений прозвучала фраза, всю чудовищность которой я попробую сейчас воспроизвести по памяти: «Нечего смотреть на петербургском телевидении. Разве что немолодая морщинистая бабушка в лосинах и клипсах исполнит по заявке Александра Глебовича Невзорова песенку „Вечерний звон“…» Эти слова, безусловно, относились к достопочтимой Ирине Т.
Все самое страшное и одновременно смешное началось позднее, когда наши «доброжелатели» дали почитать объекту критики посвящение ей. Ирочка бросилась разыскивать обидчиков, чтобы серьезно разобраться. Из разных источников стала доходить до нас информация о крутом нраве «старушки», ее привычках физически драться негромко склочничать. Поэтому, дабы не искушать судьбу, порешили мы не показываться на глаза разгневанной музыкальной редактриссе и каждый раз при виде ее сворачивали в сторону. Я в мужской туалет, а Анна Полянская искала иные варианты, дабы избежать соприкосновения.
Но однажды час расплаты все-таки наступил. В Большом концертном зале «Октябрьский» давали совместную пресс-конференцию мэр Анатолий Собчак и Мстислав Ростропович. Они рассказывали о созданном ими фонде помощи «переселенцам» (советским оккупантам) из стран Балтии, для которых в Царском Селе (!) на средства фонда предполагалось построить несколько жилых домов. У нас же была задача пристыдить господ за расточительность и поставить вопрос о возвращении квартир тем, кого советская власть изгнала из СССР, отняв жилье и имущество, например профессору и известному филологу Ефиму Эткинду, который оказал колоссальную помощь Александру Солженицыну и многим опальным литераторам, за что и пострадал. Задавая вопрос Собчаку и Ростроповичу, я поймал на себе пристальный взгляд музыкального редактора Ирины Т. Выслушивание ответа (Собчак пообещал вернуть квартиру Ефиму Эткинду) сопровождалось планированием моего отступления из зала пресс-конференции, которое бы не повлекло серьезных потерь с моей стороны.
Как только мероприятие было объявлено завершенным, мы вместе с Анной Полянской дружно сорвались со своих мест, чтобы срочно эвакуироваться, но было уже поздно. Грузная фигура Иры Т. с руками, упертыми в бока редактриссы, грозно спросила у меня: «Так вы и есть Руслан Линьков?» Являя собой пример честности, я, конечно, тут же признался, что являюсь Русланам Линьковым, и, любезно показывая на Анну, добавил: «А это мой соавтор — госпожа Полянская». Принцип коллективной ответственности показался мне единственным выходом из положения. Как и предполагалось, Ирина Т. мгновенно переключилась с меня на коллегу Анну. С некоторой иронией Ирина Т. вопрошала: «Вот вы написали, что я немолодая бабушка в лосинах и клипсах… Но ведь вы тоже носите клипсы!..» Перспектива дамской склоки в присутствии мэра и великого виолончелиста ярко вырисовывалась в воображении. И в этот момент Ирина Т. резко изменила тактику боя: «Ну ладно, я вас прощаю», — сказала она и продолжила: «Чтобы вы знали, расскажу одну историю. Жена моего учителя, профессора консерватории Гогенцоллерна, мне как-то сказала: „Ирочка! Вы дурочка!" Я тогда возмутилась и спросила у нее: „Почему же?" И жена профессора Гогенцоллерна мне ответила: „Ирочка, вы дурочка, потому что вы красивенькая!" До свидания». Музыкальная редактрисса резко развернулась и, цокая шпильками по паркету, поскакала в шлейфе свиты Мстислава Леопольдовича. А наш гулкий смех долго еще потом заполнял собой пространство Большого концертного зала…
Вчера на Невском Ирочка Т. отпустила мне комплимент, который дает все основания для раздумий над тем, неужели я тоже подпадаю под классификацию и определение, прозвучавшие из уст супруги профессора Гогенцоллерна? Скажите, я тоже дурачок?
Дружеский меркантилизм и жадность
Меркантильность и жадность оказались свойственны некоторььм моим друзьям. Сегодня девушка Елена заявила, что не станет участвовать в организации моих похорон, поскольку они будут дорого стоить из-за большого количества гостей и придется по многу скидываться. В качестве аргументации она сообщила, что те 33 человека, которых я так или иначе вытащил из милиции во время саммита «большой восьмерки», тоже захотят со мной проститься, и их всех тоже надо будет накормить, напоить… И это не считая тех, кто назовет себя моим другом после моей смерти, и многочисленных «бутер-бродников», коим все равно где харчеваться, на кладбище или у постели новобрачных.
Признаться, я не ожидал такого поворота в наших взаимоотношениях. Считать копейки и экономить на моих поминках… как-то не по-товарищески. Нет, я, конечно, могу уподобиться советским старичкам и собрать некую «гробовую сумму», чтобы на нее можно было приобрести спальные принадлежности и ящик для собственного захоронения, продукты и выпивку скорбящим гражданам, и еще оставить небольшую сумму, чтобы кто-нибудь купил цветы и положил их на мою могилку… Но… А может, устроиться куда-нибудь работать? Найти организацию, которая в трудовом контракте берет на себя обязательства похоронить сотрудника за свой счет? Так ведь и здесь есть свои нюансы. Какая организация станет гарантировать похороны работника, зная, что поминки сожрут весь годовой бюджет ассигнований на закупку скрепок для степлеров? Все-таки без друзей не обойтись. И я по-прежнему возлагаю на них надежды. Даже если приобрести страховку на случай кончины и зафиксировать в ней определенную сумму выплат от страхователя на вечное упокоение страхуемого, без содействия друзей эти деньги из страховой компании удастся вытрясти не ранее сорокового дня или к годовщине…
Эх, Лена, Лена! А я на твои похороны не приду и участия в них не приму по другой причине — не доживу!