— Нет, я бы это все-таки назвала трагической закономерностью, превратившейся в печальную традицию.
— Не отчаивайся, — утешали Анну Георгиевну друзья, — все у тебя наладится, завтра опять пойдешь на Пискаревку одна. Нам гораздо тяжелее, проигравшему нужно проставляться…
Косяк стыда
Анна Георгиевна учинила в собственной квартире на Пискаревке грандиозный ремонт. Сняла дверь вместе с косяком и приготовила ее к отправке на дачу. Во время уборки мелкого производственного мусора зашел сосед.
— Аня, я знаю, у тебя наверняка есть косяк, — задумчиво молвил он.
— Да, есть… — озираясь на снятую с петель кухонную дверь, ответила Анна Георгиевна.
— Дай мне его.
— Ну что ты, он мне самой нужен.
— Зачем он тебе?
— Я его специально приготовила везти…
— Хорошо, продай мне его, я куплю.
— Нет, а как я сама на даче без косяка буду обходиться?
— Я хорошо заплачу…
— Нет! — отрезала Анна Георгиевна.
Вечером беседуем с Анной Георгиевной по телефону, и она мне жалуется, что ее сосед, который привык своей супруге кричать: «Жена ты мне или враг какой? Тащи мне бабу!», пытался ее уломать расстаться с косяком для дачи. Выслушав весь диалог между хозяйкой косяка и его предполагаемым покупателем, интересуюсь:
— Анна Георгиевна, а ты не думала, что вы с ним говорили совсем о разных косяках?
Из телефонной трубки доносится:
— Ббблиинннн! Ой, как стыдно! Что он теперь обо мне подумает? Решит, что я жадная и злая…
Так, опять дало о себе знать воспитание, полученное Анной Георгиевной в настоящей петербургской профессорской семье.
Фольклорное языкознание
Анна Георгиевна увлеклась языкознанием. Отправилась на курсы немецкого языка. И не куда-нибудь, а в Санкт-Петербургский дом офицеров на углу Литейного проспекта и Кирочной улицы. Поупражнявшись в письме, чтении и речи на языке Гете, она облачилась в крашеную шубу из искусственной шерсти, ласково именуемой «шкурой горного щегла», и вышла на улицу к остановке общественного транспорта, чтобы на трамвае четырнадцатого маршрута добраться к себе, в апартаменты спального района на Пискаревке. Установить точный цвет шубы Анны Георгиевны науке не удалось. «Горный щегол» мимикрировал при разном освещении от ядовито-зеленого к фиолетово-розовому. Тем вечером при свете фонарей он казался лиловым. В правой руке Анна Георгиевна держала мундштук с сигаретой, в левой — пакет с суповым набором из продуктового магазина.
Сорок минут холодного одиночества у Дома офицеров прервал мужчина с золотыми зубами, расположенными в шахматном порядке.
— Ну что, пойдем?
— Куда? — удивилась Анна Георгиевна.
— Как, куда? Ты где стоишь? — возмутился гражданин.
— А что, здесь стоять нельзя? Чем это место хуже других? — негодующе бросила Анна Георгиевна.
— Нет, ну ты еще здесь постой немного и сама поймешь, что за место…
— Товарищ, вы не поверите, я не такая, я жду трамвая! — обиженно, но строго отреагировала Анна Георгиевна.
События этого вечера дали ей повод задуматься над тем, что иностранные языки без знания отечественного народного фольклора не наделяют российского гражданина чувством уверенности в себе и не делают его более понятным соотечественникам.
Литдрамы
Однажды Александр Сергеевич Пушкин вышел на Невский, заглянул в «Литературное кафе», поехал на Черную речку, вернулся домой на Мойку и отправился в Михайловское. С тех пор его больше никто не видел.
Однажды Михаил Юрьевич Лермонтов полез в горы с Мартыновым. Там-то и выяснилось, что Мартынов ему не друг. Но было уже поздно.
Однажды Алексей Максимович Горький лечился в «Горках». Когда его выписали, друзья и родственники плакали. Праздник не удался.
Однажды Сергей Есенин остановился в питерской гостинице «Англетер». Больше он уже нигде не останавливался…
О жизни «бутербродника»
Анатолий Максович Осипов вел активный образ жизни. Он был депутатом Ленсовета, человеком без профессии и завсегдатаем всех банкетов. Аскетичный, лысоватый мужчинка в потертом костюмчике, залатанном свитерочке, засаленной рубашке и с обязательной холщовой черной сумкой или сеткой-авоськой в руке. Как он стал депутатом, не знает ни один из его бывших коллег. Впрочем, неизвестно, чем он занимался и будучи народным избранником. Разве что его постоянно видели на банкетах. Впервые господин Осипов громко заявил о себе в 1990 году на приеме по случаю завершения международной конференции по правам человека «Вильнюс-Ленинград-90». Тогда баронесса Кокс (один из лидеров британской палаты лордов) спросила у сидевших рядом Елены Георгиевны Боннэр и Боба Доуэла (будущего кандидата в президенты США): «Кто этот бедный человек в босоножках и со странной сумкой, который собирает со столов банки с пивом и кладет их к себе в сумку?» А это и был Анатолий Максович со своей верной сеткой-авоськой.
С того момента господин Осипов ежедневно успевал халявно откушать, и зачастую не единожды. За врехмя депутатства он посетил около 900 банкетов (ровно столько же дней город голодал в дни фашистской блокады). Надо отдать должное его пронырливости и изворотливости, ведь нередко ему приходилось преодолевать такие препятствия на своем пути, при виде которых иной человек испугался бы и остался голодным. Бывало, Анатолия Максовича «спускали по трапу» охранники плавучих отелей, где происходили вечеринки. Но г-н Осипов не унывал. Шел по следующему адрес); на вкусный запах манящей пищи. Он даже высчитал, что в каждом пятом месте ему могут отказать и указать на дверь. Поэтому он предпочитал не портить собственную статистику посещением «пятых мест» и пасся, в основном, там, где подъедание не грозило выкидыванием из помещения на свежий воздух.
И вот в один черный для Анатолия Максовича Осипова день, в двадцатых числах декабря 1993 года, гарант Конституции Российской Федерации Борис Ельцин издал Указ о роспуске Ленсовета и прекращении полномочий и действия депутатского мандата Анатолия Максовича. Некогда вездеходный депутатский пропуск г-на Осипова в одночасье девальвировался и превратился из кареты в тыкву. А есть ему хотелось не меньше прежнего. И решил Анатолий Максович пойти на маленькую хитрость, оформить журналистское удостоверение и ходить по нему на презентации, банкеты, поминки, свадьбы и прочие пиршества. Беда была только в том, что помимо Бориса Николаевича Ельцина Анатолия Максовича не любили еще и многочисленные пресс-секретари да охранники фуршетов и прочих застолий. Они знали Анатолия Максовича в лицо и постоянно грубили ему, не пуская к столам с яствами.
Каюсь, но и я приложил к травле г-на Осипова руку (о чем сейчас печалуюсь безутешно). Летом 1995 года коллега Виталий Савицкий (депутат Государственной Думы и лидер российских Христианских демократов) проводил в питерском Мариинском дворце международную конференцию «Христианская демократия сегодня». Три дня партийных встреч пролетели быстро и без особых происшествий (если не считать, что кавказская овчарка депутата Ленсовета Виталия Скойбеды, оскорбившись тем, что главу христианских демократов России положили спать на ее диван, обильно подмочила и партийного вождя, и свою излюбленную постель).
Господин Савицкий, с ярко выраженной печатью скуки на лице, бродил по кулуарам городского парламента Санкт-Петербурга и искал собеседников. До закрытия конференции и последующего банкета оставалось 30 минут.
— Виталий Викторович, что-то вы грустны донельзя. Может, вам чего веселенького поведать? — интересуюсь у господина Савицкого.
— Прививание христианской демократии в России вообще не из веселых занятий. И кроме ночной склоки с собакой, ничего не произошло… Вот к банкету прощальному готовимся.
— Так давайте же организуем что-нибудь сиюминутно веселое! Идемте скорее к телефону, — живо откликаюсь на жалобу депутата.
Снимаю трубку с аппарата и набираю домашний номер г-на Осипова Анатолия Максовича. Через два гудка Анатолий Максович уже говорит со мной. Представляюсь «оргкомитетом» и официальным тоном произношу: