переживание не останется с тобой, не попадет в вечность.
24
Процентомания. "Хорошо ли то, что я сделал?" "Хорошо, процентов этак на 35". "А хорошо на 35( - это хорошо?" "Это хорошо на 35(".
Нет, в мире относительного нам не за что зацепиться. Неопределенность там правит бал. Там все хорошее одновременно является плохим, красивое безобразным, дорогое - дешевым. "Это, конечно, дорого, хотя с другой стороны, очень даже дешево. В зависимости от того, какие у вас доходы". Все мгновенно перевертывается - взялся за одно, глядишь, а под рукой уже другое. Как в фильме "From dusk till dawn", - прекрасные девушки оборачиваются жуткими монстрами.
Вот и манит нас абсолютное, обладающее заветной неделимостью. Ведь не бывает полуправды, полусвободы, полулюбви, получести и т.п. Либо это правда - либо ложь. Либо это свобода - либо рабство. Любить можно только полностью, а не на три четверти или даже на 99(. Кто любит на 99,9( - тот не любит. Столь суровая радикальность и привлекает нас в том, что безотносительно. Надежна только вечность. Только тамошнее добро - добро, тамошняя истина истина, тамошнее величие - величие. Строго говоря, кроме вечности и нет ничего. За ее рамками лежит мир иллюзии, мир сна. Любой, даже самый чуждый метафизики человек ощущает интуитивную потребность в абсолютном. В том, что не меняет лица на зад при смене угла зрения. Что верно на все 100(. А то, чья верность хотя бы на чуточку меньше 100(, - уже ненадежно. И что 2(, что 99( - все одно. И жди подвоха, как от того плавающего бревна, на которое лучше не ступать - оно перевернется. "Этот поступок благороден на 60(". Значит на 40( он подл. Так что же я совершил - благородство или подлость? Даже сотая доля процента подлости лишает нас права величать поступок благородным. Почему? Да потому что благородство - категория абсолютная. Не будь тех или иных неделимых качеств, мы не смогли бы оценивать ни свои, ни чужие деяния. Распался бы сам язык, и мы бы мычали, как коровы, в устремлениях которых нет ничего безусловного (безусловный рефлекс не в счет). В нашей жизни очень много такого, что следует рассматривать исключительно в абсолютном смысле. Это правило вошло в нашу плоть и кровь настолько, что после слов: "Я люблю тебя", - никто не просит уточнить: "How much"? А признаться: "Теперь я люблю тебя больше (меньше)", - значит выдать себя с головой. Метафизическое начало сидит во всех нас, поэтому вместо слов: "Я люблю тебя неделимой любовью", - мы, как правило, выражаемся немного более кратко.
25
Сейчас я буду говорить о сексуальном желании в его наиболее "голом", примитивном виде. О чистом, животном влечении без каких-либо привнесений. О возбуждении, что порождается так называемым либидо либо же просто природными инстинктами. Оно захватывает, когда забывают, что все, вложенное в нас природой (т.е. без нашего участия) - бессмысленно, не будучи преобразованным под влиянием иных, внеприродных порядков. Без этого все влечения и позывы будут "темными" и аффективными. Жгучие, но своекорыстные и потому гибельные (с точки зрения пустой траты драгоценного времени) страсти, владеющие нами в минуты душевной пустоты. Нет, сейчас я не собираюсь их анализировать, лишь пометил по ходу несколько представляющихся мне принципиальными соображений.
Все наблюдение, которым я хочу поделиться, заключается в том, что самые лучшие женщины (в том числе и в чисто физическом плане) никогда не становятся объектом такого желания. И это одна из тех странностей, благодаря которой, если мы обратим на нее внимание, появляется возможность понять основополагающие, магистральные законы нашего бытия и бытия вообще.
Правда, странно: когда красота женщины приближается к идеалу, ее восприятие нами становится куда более сложным, нежели инстинктивное половое влечение. Любопытная зависимость: красота возрастает - влечение сначала растет тоже, потом отступает. Мимо нас прошла дурнушка - ничего не произошло. Идет нечто более привлекательное, мягко покачиваются бедра - в наших глазах мелькнул огонек желания. Подходит дама еще соблазнительней огонек сильнее. Но вот появилось само совершенство - наш взгляд максимально пристален, но полового желания (в его примитивной, напоминаю, форме) в нем уже нет. Почему? Хороший вопрос.
Обнаруженная странность указывает нам на сущность красивого. Красивое случается не для того, чтобы удовлетворять чьи-то желания. Оно имеет самостоятельное значение. Поэтому, по мере усиления красоты женщин, мужчина все меньше думает о себе. В том числе и о том, что ему чего-то хотелось, хотелось сильно, очень сильно, сильнее, казалось, всего. Все это отступает при встрече с действительно прекрасной женщиной. Взятая сама по себе, она важнее любого корыстного желания. Она вытаскивает человека из его зацикленности на своих заботах, проблемах, нуждах. Красота засасывает своего наблюдателя внутрь себя. В том месте, где явила себя красота - нет ничего рядом, даже если до ее появления там была куча народу. Мистические вещи говорю. Чем больше в женщине красоты - тем меньше шансов рассматривать ее как вещь-для-нас. Прекрасная женщина - вещь-в-себе, поэтому вместо зова плоти появляются более сложные эмоции: желание бесконечно долго быть рядом, желание сделать ей приятное без расчета на ответный жест, радость оттого, что она есть. Нежность. Любовь. Ты прикасаешься к ней, но прислушиваешься отнюдь не к собственным ощущениям. На этом остановлюсь, дабы избежать кривотолков.
По отношению к прекрасным женщинам мы не вправе быть потребителями. Их назначение не вмещается в рамки простого использования. По своей важности они превосходят все то, что могло бы через их посредство удовлетворить свои запросы. Совершенство не годится для того, чтобы с его помощью решались чьи-то мелочные проблемы. А рядом с ним все проблемы - мелочь. Не кто иной, как их (проблем) обладатель приходит к таким выводам.
26
Привязанностью я называю иллюзию, в результате которой относительное наделяется чертами абсолютного. Поддавшись ей, человек верит в полную невозможность расстаться с тем, что, на самом деле, не является обязательным условием ощущения (душевного) комфорта. Так, привязанный к дому до ужаса боится пожара. Однако ни дом, ни мебель, ни привычка и т.п. не входят в число оснований, на которых держится наша жизнь. Пока мы боимся того, бояться чего не следует, мы не боимся того, чего следует бояться. А это опасно. Преходя, преходящее не должно увлекать за собой человека. Поэтому, в полном соответствии с традицией некоторых восточных учений, я настаиваю на необходимости отсекания каких бы то ни было привязанностей. А ту связь, посредством которой человек соединен с абсолютным, я называю свободой.
27
... он постоял, с минуту, медленно вдыхая свежий вольный воздух, затем вошел внутрь и мягко закрыл за собою дверь. Плавными движениями поснимал с себя все одежды, постоял, позволив телу искупаться в прохладной свободе, и юркнул под одеяло. Приняв удобное положение, он сильным вдохом вобрал в себя негу комфорта. Просветлев лицом, закрыл глаза. На выдохе его сознание вдруг озарило пиканье (пик-пик-пик) какой-то мысли. По привычке откликнувшись на ее зов, он изменил намерение и сильным но спокойным нефизическим жестом отодвинул ее куда-то влево, как отодвигают штору. Побарахтавшись в сплетениях космических токов, он, занявший собою всю Вселенную, безмятежно растаял в вязкой паутине сна...
То был царь мира...
...Чтобы уравновесить весы, нужно положить какой-либо груз на более легкую чашу. Благодаря тому, что вспыхнувшему в патроне пороху до зарезу нужно больше, гораздо больше чем в гильзе пространства, мы имеем благодатную возможность проткнуть человека насквозь маленьким кусочком железа - пулей. Но, найдя колодец, жаждущему (как жаждущему) уже незачем пускаться в путь. К вопросу: в чем нуждается тот, кто имеет все? Каким довеском можно привлечь внимание уравновесившихся относительно друг друга сил? Не подумайте, что оригинальничаю, но я бы ответил - никаким. Иначе, почему мы, пребывая в покое, осмеливаемся отогнать мысль, хотя ее еще даже не восприняли? Ведь обычно, чтобы решить, заслуживает мысль внимания или нет, нужно сперва ее выслушать. А вот в состоянии покоя нам уже заранее известно, что мысль не принесет нам ничего важного. Каким образом нам это известно? Восприятие мысли требует нарушения покоя. Но что такое мысль? Мысль -- это обещание. Чего? Разрешения какого-то сомнения, то есть -- достижение покоя. Но покой уже есть. Наполняясь им, мы одновременно переживаем понимание, что покуда он с нами - все, цель достигнута. Ведь, извините меня, куда еще стремиться, как не к покою? (Синонимы: равновесие, симметрия, согласие, контакт, мир в смысле peace, гармония...) Вот мы и отвечаем мысли: "Спасибо, но мы уже ничего не ищем" (вы согласны, что мыслить - значит искать?). Зачем отвлекаться на успокаивание себя, если ты уже спокоен? Ничтожен тот, кто не в силах удержать и так не часто посещающую нас безмятежность. А кто покой бережет и приумножает, тот, поистине, овладел искусством жизни.