Неизвестно, что могло бы дать сейчас подобное решение старого ЦИК. Было уже поздно, и было немного шансов на успех: ведь дело иметь приходилось с большевиками. Но никаких иных путей и здравых решений заведомо быть не могло. Да были и некоторые шансы. Подобное выступление промежуточных групп могло бы не только «разложить» и захватить изнутри советский съезд, но могло бы расколоть и большевистские верхи. Ближайшие дни показали, что, вопреки уверениям Ленина, «парочка товарищей» не была одинока, а имела за собой длинный ряд большевистских генералов. Но они не имели никакой опоры извне. Выступление ЦИК дало бы им эту опору.
Но помилуйте! Как же так, взять да и объявить то, с чем боролись полгода и на чем расшибли себе лоб? Это совершенно невозможно. Если бы большевики подождали хоть три-четыре дня, чтобы дать привыкнуть… А сейчас это немыслимо.
Однако многие и многие, несомненно, чувствовали, что я говорю правду, хотя бы и неосуществимую. Даже Дан не замахал на меня руками и не крикнул грубо-уничтожающей реплики, а молча с минуту смотрел на меня круглыми глазами и думал про себя. С самого же правого советского фланга внезапно сорвался плехановец Бинасик, советский специалист по военным делам, и подбежал ко мне.
– Внесите ваше предложение официально, – заговорил он, – мы в Смольном сами так думаем. Теперь это пройдет! Многие будут голосовать… Внесите сейчас же и поставьте на голосование.
Бинасик, конечно, ошибался. Сейчас это пройти не могло. Еще не привыкли. А опасность со стороны Смольного все еще не казалась реальной. Ведь даже со своей собственной фракцией я не мог договориться на эти темы…
Записалось десяток ораторов. Говорили неопределенно и в конце концов ни к чему не пришли. Я хотел было записаться снова. Но практическая бесполезность этого была очевидна: надо было еще три дня сроку… Мне же было необходимо бежать в редакцию. Было уже около десяти часов. Сегодня я должен был «выпускать» и еще написать передовицу. Если я был бессилен убедить в чем-либо советских меньшевиков и эсеров, то, во всяком случае, завтрашней газеты ждала армия в 150 тысяч наших читателей…
На улицах весь день и сейчас, вечером, было совершенно спокойно. Никаких беспорядков и эксцессов… Ничего похожего на «выступление»…
Пока в Мариинском заседал парламент, в Смольном снова собрались представители гарнизона. На этот раз не явились казаки: 1, 4 и 14-й Донские полки… Но заседать делегатам было незачем. Их собрали просто для связи и контакта. Собравшихся пригласили на заседание Совета, которое открылось часов в семь и было очень многолюдным.
Началось оно с обычного типа агитации, совсем не напоминавшей о том, что уже начался «последний решительный бой». Москвич Ломов докладывал о разгроме казаками Калужского Совета; докладчик, разумеется, объявил это началом общего похода против Советов и призывал к самозащите; но он кончил доклад предложением «предъявить спешный запрос правительству о калужских событиях…». Затем прошла обычная серия окопных людей. О текущих событиях напомнил только Антонов, сделавший сообщение о деятельности Военно-революционного комитета.
Картина была странная. Начальник штаба повстанческих войск делал громогласный доклад обо всех мероприятиях и тактических шагах штаба. И его слушала не только собственная, но и враждебная армия с ее штабом. Командир повстанческих войск объявлял во всеуслышание: мы начали завоевывать и обезоруживать врага так-то и так-то и будем продолжать это дело потихоньку да полегоньку, как нам заблагорассудится.
Антонов докладывал: Военно-революционный комитет официально начал действовать с 20-го числа. И с тех пор он провел следующие меры (определенно мятежного характера): 1) все «подозрительные» типографские заказы проходят ныне через его санкцию, 2) во всех частях гарнизона имеются комиссары, через которых проходят все распоряжения штаба, 3) комиссар имеется и в Петропавловской крепости и ныне распоряжается крепостным арсеналом, 4) оружие со всех заводских и прочих складов выдается только по ордерам Военно-революционного комитета… Далее докладчик рассказывает:
– Комиссары были штабом опротестованы, но это ничего не изменило. Вчера штаб предложил Военно-революционному комитету вступить с ним в переговоры, но эти разговоры тоже ничего не изменили. Сегодня штаб потребовал отмены телефонограммы о предварительном контроле его приказов; кроме того, штаб предложил вместо Военно-революционного комитета образовать при штабе совещание без права вето, но Военно-революционный комитет отклонил эти требования. Сегодня же во всех частях комиссары проводили митинги; гарнизон подтвердил, что он на стороне Военно-революционного комитета.
Докладчика спрашивают: известно ли ему, что в Петербург стягиваются верные правительству войска из разных пунктов фронта и из окрестностей? Какие меры предпринимает Военно-революционный комитет? Докладчик ответил: о вызове и передвижении войск известно; одни из этих войск задержаны, другие сами отказались выступить, нет сведений только о некоторых юнкерских отрядах.
Итак, все слышали, как идет восстание. Не угодно ли кому высказать свои мнения?.. Меньшевики и эсеры говорили, что происходит восстание, что большевики захватывают власть и что все это грозит гибелью… Меньшевик-интернационалист Астров, очень злой полемист, особенно подчеркивает гибельность раскола демократии: это не имеет оправданий уже потому, что большевики сами не единодушны в вопросе о восстании; ничего не выйдет, кроме кровавой свалки… Астров довел собрание до того, что председатель Троцкий отказался председательствовать. Но тем больший успех он имел в качестве оратора.
– Да, – говорил он, – происходит восстание, и большевики в лице большинства съезда возьмут в свои руки власть. Меры Военно-революционного комитета – это меры захвата власти…
Все слышали? Или все еще недостаточно ясно?
Приняли резолюцию: меры Военно-революционного комитета одобряются; ему поручается принять, кроме того, меры против погромов, грабежей и других попыток нарушить порядок и безопасность граждан.
В этот же вечер в Смольном была получена телеграмма из Гельсингфорса от Балтийского флота. Флот заявил, что он чутко прислушивается ко всякому движению в обоих станах. По первому зову Смольного он двинет свои силы против контрреволюции… Это была не только надежная, но и активная сила большевиков. Решительный удар без этой силы был бы рискованным до крайности. Но пока что Смольный не звал ее.
Около одиннадцати часов я сидел в редакции и наспех кончал свою передовицу. Она была на ту самую тему, которую я час назад формулировал в заседании бюро. Переворот, отдающий власть большевистской партии, есть опасная авантюра. Предотвратить ее и выпрямить революцию можно только решительной переменой фронта со стороны меньшевистско-эсеровских руководящих сфер…
С этой передовицей произошла маленькая странность. Я прочитал ее Базарову и Авилову, ожидавшим, пока я кончу писать. Авилов, уже давно и далеко ушедший от Ленина, вдруг решительно восстал против выражения: «Большевики готовят государственный переворот». Ему казалось это все еще сомнительным и такое выражение нетактичным. Меня это вывело из себя, Базаров меня поддерживал, но Авилов уперся. Все были нервны. Базаров стал кричать на Авилова, Авилов на Базарова, оба на меня, и я на обоих, Я бросил статью в корзину, но она была нужна. Извлекли и, продолжая ворчать друг на друга, побрели к выходу. Авилов и Базаров пошли по домам, а я – в типографию выпускать номер. Уже в двенадцать часов я сдал в набор передовицу. Надо было спешить. Я принялся за работу…
В те же ночные часы, на 24-е, шла работа и в Главном штабе. Туда снова явился на ночь Керенский. Что же ему делать?.. Как будто бы пора действовать. Как ни рассуждать, как ни прятать от самих себя опасность, но, очевидно, больше ждать нельзя. Петропавловка взята, арсенал захвачен, требование штаба о снятии комиссаров отвергнуто и заявлено подлинными словами: я. Смольный, обязательно съем тебя, керенщину, когда захочу… Надо действовать – теперь или никогда.
Особо надежные части были уже все вызваны. Если не идут, то тут ничего не поделаешь. Но все же отряды сформировались для защиты Зимнего, несли караулы. В городе, конечно, были верные если не части, то элементы. Из юнкеров, ударниц, инженерных войск и казаков можно было сформировать отряд в несколько тысяч человек. Такой сводный отряд мог быть вполне активным. Но надо было твердо решить действовать и нападать.