"Ах, как же мало я узнал о море,
О тёмной тайне всех глубин,
И как убого посвящал закатам время,
У окон зашторенных гардин.
Не все ветра вдыхал я грудью полной,
И не вздымал я руки к небесам,
И гладь воды не увидал я ровной,
И честь не отдал всем я крейсерам!
Вот близок час мой. Я на одре.
А на грехи все наплевать!
Пусть Бог простит в одном грехе!
Что жизни миг не мог я ощущать.”
Идея
В круге дымящих страшных дум,
Где век сидит в унылом заточенье
И каждый узник наполняет ум
До времени рождения идеи.
Хлебнет ли с горла горя,
Увесистой придёт печаль
Пронесется время по вескам у поля.
И вновь стучит гневной январь.
А где ж те строки сильной мысли?
И где идея та видна?
От золота порог очисти!
Тогда не будет жизнь твоя бедна!
И прольётся опус из бокала,
И загалдят все уста,
И критика, и похвала, и клевета,
И достигнет идея сути максимального накала!
***
Никогда не смотрел в будущее, и поэтому в этом плане считаю себя слабоумным прогматом. А прогмат слабоумный, от того, что могу заглянуть в будущее лишь на пару минут или часов, когда нужно сходить в магазин или в кино. А работа уже доведена до автоматизма и бьет по голове с каждым звоном будильника. Перед зеркалом уставшее лицо, а люди говорят, что я имею огромный потенциал. Странно, но молнию на штанах я всегда застегиваю. Как они видят? В моем потенциально успешном детстве пребывал очень примечательный персонаж. И звали его Геннадий Дубаневич. Он легко находил общий язык со всеми. Даже с теми, кто его всегда обижал. Его невозмутимое романтическое лицо с тонкими чертами и вечной двухдневной щетиной красноречиво говорило о его целях. В свои 37 лет он собирался поехать в Америку и стать богатым мужчиной, который будет окружен всей позволительной и непозволительной роскошью человеческого мира. Светло-серые глаза гордо смотрели сквозь прядь черных волос, аккуратно ниспадавшую на лицо, что придавало его харизме еще большую выразительность. Каждая найденная бутылка, с его слов, складывалась на сохранение в денежном эквиваленте, после очередного похода в пункт приема стеклянной тары. Геннадия всегда привлекал красный цвет, высокие блондинки и Ламборгини. А за его спиной и даже перед ним всегда сновали насмешливые улыбки и дурацкие упреки. Я видел его очень часто возле мусорных урн, на местной свалке и иногда, по вечерам, под лавочками соседних домов. Один малый охарактеризовал его жизнь, как «Длинный долгий путь в Америку», хотя я не уверен, что он читал автобиографию Брайяна Уорена, всем известного, как Мерелин Мэнсон. Шли года, а я продолжал находить Геннадия на его привычных местах. Я был уже юношей, и все с тем же большим потенциалом, но таких целей, как у Геннадия я еще не имел. Да и сам Геннадий на тот момент куда-то пропал. Урны обыскивались без его участия. Бутылки сдавали уже другие люди. Свалка вообще была без признаков человеческой активности. Злые лицемеры посмеивались и говорили, что Геннадий умер. Другие видели его якобы в другом месте. А я представлял его окруженным всей его желанной роскошью, всеми его сбывшимися надеждами. Я отказывался называть это фантасмагорией. Но я тешил себя предположением, что Геннадий смог найти в мусорной урне, на свалке или под лавочкой маленький кусочек шагреневой кожи. Не зная о Бальзаке он использовал ее по своему и не во вред себе. И мое сердце грела картинка, где Геннадий в изысканном белом костюме, едет на красной Ламборгини по дорогам солнечного и теплого Майями. А рядом с ним на пассажирском сидении восседает его возлюбленная, спутница всей его жизни с прекрасными кудрями блонд, которая с трепетом относиться к своему мужчине и искренне любит его уже за то, что он Геннадий Дубаневич. И как было бы здорово, если бы и кусок той шагреневой кожи никогда не уменьшался…
***
В шесть утра Дмитрий выехал на своем стареньком красном Жигули. Его возлюбленная Маргарита, с которой он недавно стал жить вместе, оставила ему завтрак на столе, разложенный по пластиковым судочкам. Работа доконала его, и он уволился. А чтобы хорошенько отметить такое дело, он решил отдохнуть на природе. Дмитрий специально выехал так рано. Движение машин и людей, и машин с людьми, очень его раздражало. Поэтому он выехал так рано, в надежде никого не встретить. Солнце уже, как полчаса встало и ранними лучами разливало розовый свет на землю. Встречный ветер врывался в открытые окна автомобиля, и заглушал своим свистом рев двигателя. Кое-где были видны одинокие рыбаки, возвращавшиеся со всеми своими мудреными снастями и с ведрами, доверху набитыми уловом. Чем дальше Дмитрий отъезжал от дома, тем более дикой и неизведанной становилась дорога. Хвойные и смешанные леса сменили по обе стороны дороги городские возвышенности, дома и постройки. Воздух здесь был чище, свежее и прохладнее. Звуки города остались позади. Встречные автомобили стали появляться реже. Но на них Дмитрий обращал лишь снисходительное свое внимание, как на обязательные особенности течения жизни. Поворот на село Отрадное не имел асфальтированного покрытия. С бордюра начиналась обычная дорожная насыпь щебенки и мелкого камня. Дмитрий включил поворот, как порядочный водитель, снизил скорость и аккуратно, преодолевая высоту бордюра съезжал на грубую насыпь. Дмитрий услышал позади себя резкий неприятный скрипучий звук, и почувствовал, как его Жигули дрогнул, как от легкого толчка. Это на скорости несся черный Outlander, который и задел правым боком бампер Жигулей. Машины остановились на расстоянии двадцати метров друг от друга. Дмитрий не понимал, что происходит, и продолжал сидеть в машине с руками на руле, бледным лицом и взглядом разочарованного кота, которого не покормили перед отъездом. Outlander стал сдавать задний ход, и приближался к месту встречи машин. Это движение заставило Дмитрия прийти в чувства и выйти из машины. Он вышел, закрыл дверь и услышал звук лязганья железа в задней части машины. Это был бампер. Он отвалился и равнодушно блестел на солнце, отдаваясь болью где-то в глубине сердца Дмитрия. Из иномарки вышел мужчина лет сорока пяти. Его накаченное увесистое тело могло сказать о том, что отдых для Дмитрия мог закончиться уже в ближайшие пару минут вместе с его жизнью. Дмитрий нервно сглотнул слюну, подошел ближе к мужчине, который потирал нос и смотрел сквозь солнцезащитные очки на глубокую царапину, тянувшуюся через весь правый бок его машины. – Надо же! Ну, это все, дружище! Пора тебе звонить своим…