Геня побледнел, потом кровь прилила к его еще по-детски округлым щекам. Глаза, как у Жени, в минуты большого волнения заблестели сталью, плотно сжались губы. Он молчал долго, потом сказал с большой обидой:
— Я думал, папа, что ты лучше знаешь меня и веришь в меня больше… Я запустил немного учебу, это правда. Но до экзаменов осталось четыре месяца. Расчет такой: два месяца целиком уйдут на немецкий и на детальное изучение всевозможных моторов, а за последние два месяца я сто раз успею подготовиться к экзаменам. Женя же подготовился в два месяца сразу на второй курс института…
— Договорились, — сказал я. — Садись ужинать.
Он прижался головой к моему плечу и шепотом, как в детстве, пожаловался:
— Ты… ты — и вдруг поверил, что я могу быть лодырем… Мы посмотрели друг другу в глаза — так легче иной раз объясняться, чем словами, и я впервые заметил, что Геня догнал меня в росте; пожалуй, будет таким же широкоплечим и стройным, как и старший сын…
Через четыре месяца торжествующий Геня принес мне справку об окончании шоферских курсов.
— А как дела в школе? — спросил я.
— Вчера был последний экзамен, — ответил Геня. Он не прибавил даже, что перешел в десятый класс, это само собою разумеется: быть отстающим ему не позволили бы ни его гордость, ни чувство долга.
Гитлеровцы нависли над Крымом. Наша команда особого назначения в эти дни сразу стала похожа на строго дисциплинированную боевую единицу. Каждый в ней чувствовал: враг рядом. Не теряя минуты, надо учиться достойно встретить его.
Мой институт теперь круглосуточно вырабатывал медикаменты и взрывчатку для снаряжения мин и гранат. Вошла война вплотную и в комбинат: его механические мастерские должны были срочно приступить к изготовлению восьмидесятидвухмиллиметровых минометов.
Не так-то легко наладить срочно совершенно новое производство, пользуясь к тому же для выпуска продукции только подсобным материалом. Евгений с Ветлугиным сидели сутками в мастерских. Меня всегда радовала их мужественная, большая дружба. Они были очень несхожими внешне, но в эти дни у них и в выражении лиц, и даже в тембре голоса появилось что-то общее. Только у Евгения взгляд холоднее, пристальнее. Глаза же Геронтия Николаевича — карие и слегка выпуклые — лихорадочно горели, и вся его некрупная, ладная и очень подвижная фигура говорила об огромном напряжении, в котором он жил в те дни.
И наконец они добились своего… Первые образцы были готовы. На рассвете ранней нашей кубанской весны Евгений и Ветлугин уехали с комиссией испытывать новый миномет.
Я ждал телефонного звонка от Евгения — и не дождался. Решил — неудача… Под вечер пришел в казарму. Навстречу мне поднялся Виктор Янукевич.
— Какие новости, Петр Карпович? Неужели комиссия не приняла?
Мы сидели с Виктором молча, уткнувшись в газеты. Разговаривать не хотелось. Наконец совсем поздно, к ночи, они подъехали на полуторатонке к самой казарме.
Я глянул на Женю, тот улыбнулся мне одними глазами.
— Комиссия работу оценила на «отлично». Но дело не в этом, папа. Когда мы ехали с полигона домой, у нас с Геронтием возникла мысль: мы не имеем права быть обычным партизанским отрядом. Уже хотя бы по одному тому, что среди нас много инженеров. Мы должны стать специализированным отрядом минеров-диверсантов: рвать поезда, мосты, плотины, склады, минировать дороги, разрушать переправы. Что вы скажете на это, Виктор? Папа?
— Это значит, — ответил Янукевич, — что нам снова нужно учиться: какие же мы минеры!
— Не узнаю товарища, — засмеялся Ветлугин, — кто-кто, а ты учиться всегда был рад.
— Пойдем-ка, Женя, в горком, — предложил я. — Поскольку речь идет о новом лице нашего партизанского отряда, вопрос этот нужно согласовать с партийным руководством.
…В горкоме в последние дни было полно народу: сюда ехали низовые работники из станиц, директора предприятий шли к секретарям с ворохом неразрешенных вопросов.
Марк Апкарович проводил очередное совещание. В перерыве он увидел нас, схватил обоих под руки и потащил в какую-то маленькую комнатушку, где не было ни телефонов, ни обитых кожей кресел.
— Рассказывайте.
Женя в трех словах изложил свое предложение. Марк Апкарович хлопнул себя ладонями по коленям и не то с досадой, не то с одобрением выкрикнул:
— А я тебе что говорил?.. Вы — люди ученые, поэтому и отряд должен быть особенным — научно действующим. Ясно: вы должны быть минерами, да такими, у которых другие отряды смогут поучиться. — Он помолчал, что-то обдумывая, потом сказал: — Я постараюсь раздобыть для вас парочку мест на высших республиканских курсах минеров в Ростове. Подберите двух товарищей, самых подходящих для этой цели.