В ночной тьме раздались взрывы гранат. Полетели бутылки с горючей смесью. Вспыхнули машины, раньше других покинувшие стоянку.
Первым загорелся танк. С порванной гусеницей он пылал, кружась на месте. Почти одновременно с ним загорелась автоцистерна на противоположном конце территории МТС. Справа и слева от них вспыхнули еще три машины. Немцы оказались в огненном кольце.
Это был прекрасный ориентир, и наши летчики пошли на бомбежку. Они знали: где-то тут, совсем рядом, у этих пылающих машин дерутся с немцами смелые казачата. Пилоты, боясь неточных попаданий, били немцев с бреющего полета. Подчас взрывная волна подбрасывала самолеты, но летчики, вторично заходя на бомбежку, снова снижались почти до самой земли.
Когда на рассвете к месту побоища подъехали немецкие автоматчики на грузовиках, они увидели лишь остовы чадящих машин, трупы фашистских солдат и глубокие воронки авиабомб. Посреди этого хаоса стояла жердь, воткнутая в землю. На жерди висела каска убитого немецкого офицера, а в каске письмо. Текст его, по рассказам, был весьма ядовитый и, что называется, «соленый».
— Ну, вроде как запорожцы писали турецкому султану, — улыбаясь, рассказывал мне один из ближайших помощников Михаила.
Письмо «молодых запорожцев» было скреплено все той же печатью. После разгрома мотоколонны немцы стали осторожнее: явившись к месту ночевки, они с ходу рассредоточивались и далеко выдвигали в степь охранение.
Миша рассказал об этом Азардову, и тот через несколько дней прислал ему вместительный бидон с желтоватой жидкостью. Началась новая охота степных партизан за немецкими машинами.
Обычно это делалось так. Немецкая моторизованная колонна останавливалась на ночевку в каком-нибудь хуторе. Сюда тотчас же являлись Мишины хлопцы. Они в шутку называли себя «рыбаками», потому что им приходилось так же терпеливо ждать, как рыбаку с удочкой, когда «клюнет».
Случалось, часами лежали они где-нибудь у плетня, выжидая подходящий момент, чтобы незаметно подползти к машине, отвинтить пробку радиатора, вылить внутрь пузырек с жидкостью, присланной из Краснодара, снова завинтить пробку и бесследно исчезнуть.
На рассвете немцы начинали заводить машины. Моторы капризничали, но все же колонна отправлялась в путь. Обгоняя ее, летела Мишина радиограмма:
«Из пункта такого-то по такому-то направлению вышло столько-то «пьяных немцев» (как условно, конспирации ради, называл Миша машины, в которые была влита «чудодейственная» жидкость Азардова).
Как правило, через час одна из машин неожиданно останавливалась. Немцы ничего не понимали: все в порядке, а мотор не работает. Вышедшую из строя машину брали на буксир и ехали дальше. Но минут через пятнадцать останавливалось еще несколько машин, и опять-таки по совершенно неизвестным причинам.
Немцы нервничали, внимательно осматривали моторы, опасливо поглядывали на небо. А в небе появлялась советская эскадрилья. Пользуясь данными Мишиной радиограммы, она быстро находила колонну и шла на бомбежку: машины, застрявшие на степной дороге, были хорошей целью…
Глава VIII
Хочу рассказать еще об одном батуринце — Володе. Он боролся с немцами и погиб в Адыгее, в окрестностях родного аула Понежукай, который находится от Краснодара примерно в получасе хорошего конского бега.
Первые навыки подпольной работы Володя получил на комбинате; до конца своих дней он был тесно связан с Азардовым и с нашим отрядом и за неделю до гибели оставил нам расписку в получении гранат, подписав ее: «Володя-батуринец из Краснодара». Вот почему в этой книге, где речь идет о краснодарских подпольщиках, я не могу не рассказать и о нем…
Детство Володи прошло в ауле Понежукай, среди черкесов. Молодежь аула очень любила его. Он лихо скакал на коне, на лету бил птицу из старого отцовского ружья, мастерски подражал птичьему пению и знал все звериные тропы в плавнях. А может быть, его любили за то, что был он честен, правдив, горячо вступался за обиженных и готов был с кулаками броситься на каждого, кто издевался над слабым.
Володю любила не только молодежь. Уже после его гибели, когда немцы были выгнаны из Кубани, мне пришлось побывать в Понежукае, и я разговорился о Володе с почтенным старым черкесом.