И Казуб рассказал мне о заброшенном колодце во фруктовом саду, о гибели Нестеренко и о том, как он, Казуб, породнился с Володей…
Глава IV
Станица Крымская похожа на небольшой город. В ней есть пивоваренный, молочный, маслобойный заводы, большая мельница, огромный комбинат. Дома в ней каменные, подчас двухэтажные, улицы мощеные.
Володя жил на западной окраине станицы. Здесь стояли белые кубанские хатки, веснами буйно цвели фруктовые сады. Крутой, почти отвесный обрыв спускался в неоглядную степь. По обрыву вилась в станицу дорога, но крымчане предпочитали не пользоваться этой дорогой: даже хорошие кони не вытягивали наверх груженого воза. Здесь, на западной окраине, было тихо и привольно. Чуть в стороне от дороги обрыв был изрезан глубокими пещерами — на десятки метров уходили они вглубь. Кто знает, откуда взялись они, эти пещеры.
Быть может, когда-то здесь хранили клады. А может быть, в пещерах скрывались разбойники. Володя знал эти пещеры с детства. Было весело и жутко пробираться с товарищами по темным и влажным подземельям и фантазировать о несметных кладах, о страшных разбойниках. Кончилось детство — и Володя перестал интересоваться пещерами. Но теперь он не только вспомнил, — он думал о них целыми днями. Не в пещерах ли разгадка тайны, которую никак не могут раскрыть крымчане?
Володя рассуждал так: основное шоссе Крымская — Новороссийск плохо обслуживает немцев — его часто навещает наша бомбардировочная авиация и обстреливает дальнобойная советская артиллерия. Дороги из Крымской через Варениковскую и через Киевскую находятся под неусыпным надзором партизан Казуба. Каким же образом из Крымской на передовую по-прежнему гонят снаряды?
Ясно: в станице расположен крупный склад, организованный еще задолго до казубовских операций. Но где он? В свое время крымчане обшарили, казалось, всю станицу, но ни одного большого склада не нашли. Разведчики не заглядывали только в пещеры. Так не в этих ли подземельях хранят немцы снаряды?
Темной ночью Володя подполз к обрыву. Сутки пролежал он в кустах терна, зорко наблюдая за входом в пещеры. Обрыв был безлюден. Но колонны машин, нагруженных снарядами, по-прежнему шли на передовую, выезжая с западной окраины станицы.
И Володя был твердо убежден: склад расположен именно здесь, на западной окраине.
Проще всего было бы самому пробраться в станицу и обследовать как следует эту подозрительную окраину, тем более что Володя прекрасно знал здесь каждую дыру в плетне, каждый переулок. Но об этом даже думать было нечего: немцы угнали почти все население станицы в Германию и в Крым, и появление чужого, неизвестного человека на станичных улицах было бы ими тотчас замечено.
И все же темной ночью Володя пробрался в станицу. Он рассчитывал на помощь своей матери.
С полчаса пролежал он около своей хаты, стараясь разгадать, — нет ли чужих постояльцев у матери. Во дворе не было ни коня, ни телеги, а в хате было темно и тихо. Володя постучал в окно.
Ему открыла мать. Несколько мгновений она удивленно и испуганно смотрела на сына, потом, вскрикнув, обняла его. — Володя… родимый мой, — шептала она сквозь слезы. И вдруг отпрянула от сына, встревоженно огляделась по сторонам: они стояли на крыльце, каждую минуту их мог увидеть немецкий патруль.
Схватив сына за руку, она увела его в хату. Задвинула дверной засов, занавесила каждую щелочку в окнах, зажгла коптилку и, собирая ужин, не отрываясь смотрела на сына.
Она уж не чаяла увидеть его живым. Два старших сына были в Советской Армии, а немцы говорили, что она разбита. Младший, Володя, ушел партизанить, а немцы хвастались, что все партизаны перебиты. И вдруг Володя, ее Володя, сидит здесь, в хате, все такой же ласковый, веселый. От волнения у нее валились из рук ухваты, и при каждом стуке она боязливо оглядывалась на дверь.
Володя с аппетитом уплетал пшенную кашу и рассказывал матери о том, зачем он пришел в станицу: немецкий склад снарядов должен быть непременно где-то здесь, рядом.
— Мама, ты не видела его?
Нет, она не видела никакого склада. В последнее время она вообще старалась не выходить из дому без особой нужды: уж очень противно смотреть на немецкие рожи. А потом нога разболелась, да и дела много: немцы приходят, белье приносят и велят его чисто постирать, а мыла не дают ни кусочка. А как отмоешь без мыла их грязные, вшивые рубахи?