Однако оратор, договорив о Сытине, поставил здесь не точку, а только точку с запятой и, видя перед собой за столом, рядом с Сытиным, председателя цензурного комитета, решил почтить и его перед всем обществом. Во второй части речи Плевако напомнил слова, только что сказанные протопопом, и повторил о возможности для «духа лукавого» использовать силу печатного слова, если б… если б не было на свете — цензуры!
И пошел палить во славу цензурного комитета и его достойного председателя.
Именно здесь, в этой застольной речи, и было произнесено знаменитое сравнение цензуры со старинными щипцами, которые «снимают нагар со свечи, не гася ее огня и света», — выражение, на многие годы после этого ставшее пословицей в издательских кругах.
Не легко отважиться вступить в бой с таким блестящим противником, как Плевако. Но песнопение во славу цензуре, от когтей которой трещали весь век лучшие журналы, калечились великие произведения, цензуре, зажимавшей всем глотку, — этого стерпеть не мог и не захотел свободолюбивый Гольцев. Он встал еще при последних словах оратора, чтобы не потерять право очереди, и сейчас же заговорил.
Заговорил о цензуре. Заговорил все о том же «лукавом духе», которому в этот день решительно не давали покоя, который не только может, по словам протопопа, прийти, но что он уже пришел, что он «уже среди нас; но только он завладел не ротационной машиной, а талантливым языком почтенного оратора, Федора Никифоровича Плевако».
Все, что позволяла возможность сказать о цензуре в присутствии председателя цензурного комитета, Гольцев сказал — использовал случай облегчить душу перед общественным мнением. За «щипцы, снимающие со светильника нагар», как и следовало ожидать, досталось Плевако всего более.
— Вот-с, уважаемый Федор Никифорович, что значит «сесть между двумя стульями»!
Этим заключительным взмахом и закончил свою отповедь Гольцев. Я не помню, терпел ли когда-нибудь Плевако от своих противников поражения, но смею думать, что такой потасовки ему еще никогда не задавали. А «сидение между двумя стульями» вызвало в собрании общий веселый и громкий смех.
Шли годы. Издательское дело росло не по дням, а по часам. Деятельность Сытина, этого крупнейшего издателя-предпринимателя, стремившегося широко распространить в народе хорошую книгу, дорогую удешевить, а дешевую улучшить, начала вызывать к себе в сферах подозрительное отношение; ему не могли забыть, что именно он «Толстого в народ пустил», и решили попугать как следует, всерьез. За изданную брошюру «Что нужно крестьянину» его привлекли к суду по грозной статье 129-й — за «призыв к ниспровержению существующего строя». И еще раз по той же статье — за издание «Полного словаря иностранных слов», где, между прочим, впервые разъяснялись такие слова, как «диктатура пролетариата», «капитализм», «социал-демократическая партия». В «сферах», конечно, понимали и сами, что издатель, выпускающий в год десятки тысяч названий, физически не может детально знакомиться, как редактор, со всем материалом лично, но создать вокруг дела тревогу и возню было все-таки соблазнительно. Однако Сытин остался верен себе и продолжал издавать то, что считал нужным и своевременным, хотя и привлекался еще не однажды по статьям, не сулящим ничего утешительного.
Выйдя из деревенской глуши, из народных глубин, Сытин хорошо знал по самому себе, что такое потемки, в которых векует народ, и напрягал все усилия и все свое внимание на приобщение деревни и народных масс к печатному слову.
Буквари и удешевленные учебники лучших педагогов того времени и наглядные пособия массами двинулись в начальные, сельские и воскресные школы; книги для самообразования, для внешкольного просвещения, по ремеслам, по сельскому хозяйству, — целыми библиотеками, специально подобранными, стали доступны взрослому населению в самых отдаленных и глухих местечках. Связь со всеми народными читальнями и земскими складами была накрепко установлена во всей стране. Сытинский каталог по этому отделению получил на всероссийской выставке диплом первой степени «за широкую деятельность по изданию книг для народа». А через год после такого признания это отделение было закрыто в административном порядке без объяснения причин.
Дешевые издания классиков — всего Пушкина за один рубль, всего Гоголя, Жуковского, всего Л. Толстого — по небывало дешевой цене, и многотомные издания, как энциклопедии «Народная», «Детская», «Военная» и др., вызывали признание высоких заслуг издательства, с одной стороны, и гнев и бешенство — с другой, а на учебники для народной школы буквально с пеной у рта накинулся известный черносотенец Пуришкевич, пророчивший, что под влиянием этих книг «вся огромная русская жизнь превратится в одно сплошное зловонное гноище, где закопошатся человекообразные, с ненасытной пастью гады». Пуришкевич громил Сытина с трибуны Государственной думы, называя его деятельность «школьной подготовкой второй русской революции», и громы его были услышаны и поддержаны в Государственном совете.