Шедшая позади резервная цепь влилась в передовую, и совместно мы преодолели заграждения.
Австрийцев в окопах застали не много. Они отошли к лесу, где у них была вторая линия окопов.
Думать о наступлении на вторую линию не приходилось. Множество людей выбито из рядов. Остановились в ожидании распоряжений начальства - из штаба полка передали приказание окопаться на достигнутом рубеже. До ночи успели выкопать лопатками небольшие окопы, в которых можно укрыться лишь лежа. С наступлением темноты углубили окопы до колена. Были уверены: с утра придется снова перейти в наступление.
Подсчет потерь показал, что в 12-й роте выбыло 30 человек из 150. Собравшись вместе, офицеры батальона стали обсуждать возможности дальнейшей атаки.
Общее мнение таково: нужно этой же ночью продолжить наступление, чтобы не дать возможности австрийцам подвести подкрепления и за ночь укрепить свою вторую линию.
О наших предложениях сообщили в штаб Моросанову, на что получили ответ, что нового наступления не предполагается и нам надо закрепиться на занятом рубеже, причем саперная команда полка и приданные ей в помощь команды в течение ночи поставят перед нашими цепями рогатки с проволочными заграждениями.
До рассвета полковые саперы с помощью резервных рот таскали рогатки, которые устанавливали шагах в пятидесяти перед залегшими в одну линию солдатами.
Поверив Моросанову, что наступления не будет, мы начали приспосабливать для себя одиночные окопы, стремясь превратить их в более надежные убежища и землянки.
Ночью 13 июля неожиданно поступило распоряжение вновь перейти в атаку.
- Какое идиотство! - ругались мы. - Австрийцы успели за эти два дня укрепить свои позиции, ввести резервы. Мы же должны наступать теми же силами, значительно поредевшими в результате последнего боя.
Вопреки установившейся практике на этот раз наступление приказано провести не утром, а в час дня. Очевидно, в расчете на то, что в этот час австрийцы заняты получением обеда и будут захвачены врасплох.
Наше предположение, что австрийцы смогут за время передышки укрепиться, оправдалось. При первом же выступлении нашей цепи из окопов мы были встречены ураганным обстрелом со стороны австрийцев. Правда, и наша артиллерия на этот раз стреляла значительно энергичнее, чем накануне.
Однако взять быстрым наскоком позиции неприятеля оказалось невозможным. Потоки свинца, направленные в нашу сторону, сдерживали всякое продвижение. Поодиночке и отдельными группами приближались мы к проволочным заграждениям, разбить которые артиллерия не успела. Чтобы перебраться через проволоку, надо сначала разрезать ее ручными ножницами, надеваемыми на штык. Штыковые ножницы, однако, оказались неудобными для резки проволоки, и солдатам приходилось, лежа под проволокой, правой рукой стрелять по австрийским окопам, а левой медленно перерезать проволоку, чтобы образовался проход.
Лежание под проволокой и свинцовым дождем продолжалось не менее трех часов. Наконец на левом фланге нашей роты образовался проход, и 4-й взвод с прапорщиком Берсеневым во главе ворвался в окопы австрийцев. Вместо обычной сдачи в плен на этот раз ворвавшийся взвод встретил отчаянное сопротивление австрийцев.
Вслед за 4-м взводом прошел в этот проход 3-й, за ним 2-й, вскоре и вся 12-я рота. В окопах и позади них начался штыковой бой, впервые наблюдаемый мной за все время войны. Австрийцы дрались отчаянно. Наши солдаты тоже с остервенением перли на австрийцев, причем последние отступали в лес, где работа штыком была не совсем удобна. Озверение дошло до такой степени, что солдаты пустили в ход шанцевые инструменты, лопатки, которыми раскраивали австрийцам головы.
Рукопашный бой продолжался не менее двух часов, причем в то время, когда 12-я рота вела штыковой бой, соседние роты еще не успели пробраться за проволоку и продолжали вести бой огневой под проволочными заграждениями. Это ухудшало положение 12-й роты, австрийцы смотрели на нас, как на изолированную часть, не могущую принести им серьезного ущерба.
Счастье! Правее нас прорвали проволоку и заняли окопы солдаты 1-го батальона 12-го полка. Лишь после этого австрийские позиции очистились и бой перенесся непосредственно в лес, перейдя почти по всему участку в штыковое сражение. Лишь наступавшая темнота прекратила резню. Люди перепутались между собой. Я видел мелькающие озверелые лица то русских, то австрийских солдат, причем среди русских я не узнавал людей своей роты.
Ночь внесла успокоение.
Быстро приспособили австрийские окопы, повернув бойницы в сторону леса, выслав туда сильный полевой караул, который должен был предупредить, если австрийцы предпримут контратаку.
Вся ночь прошла в тревожном ожидании наступления австрийцев. Рука все время держала винтовку, которой пришлось заменить ничего не стоящий в бою револьвер. Рассвет.
Движения со стороны австрийцев не заметно, и мы осторожно начали осматривать лес. Глазам представилась кошмарная картина: перед окопами лежали груды тел русских солдат, позади окопов не меньше груды тел солдат австрийских. Австрийцы отступили за Броды.
Наш полк к семи часам утра вошел в город. Потери колоссальные.
Характерно, из всех влившихся в наш батальон новых прапорщиков - а их влилось двенадцать человек - в живых остался только один, и тот контужен и отправлен в тыл без надежды вернуться обратно. Это значит, что старые офицеры, равно как и старые солдаты, приспособились к военной атмосфере, лучше ориентируются, используют местные особенности, вовремя укрываясь за складками местности, чего не знают новые солдаты и новые прапорщики.
Единственной наградой оставшимся в живых была масса захваченных в Бродах наливок, настоек, ликеров. Три-четыре дня стояния в резерве все офицеры полка были пьяны. Пили, пока не уничтожили всего запаса.
Командир полка дал мне новое назначение - начальник похоронной команды. Я должен был немедленно отправиться на радзивилловские позиции вместе с доктором Блюмом, чтобы прибрать трупы, похоронить убитых, а также собрать разбросанное в огромном количестве на поле сражения оружие, как оставшееся после убитых и раненых солдат, так и брошенное противником.
16 июля мы с Блюмом с раннего утра начали обход мест недавнего боя. Нами зарегистрировано свыше пятисот трупов солдат 11-го полка. Подобрано около пятидесяти человек тяжелораненых солдат, не замеченных непосредственно после боя по причине их бессознательного состояния. Закончив очистку окопов, мы перешли в лес. На глубине не более полукилометра мы находили убитых и тяжелораненых австрийских солдат. Имевшихся в нашем распоряжении двух санитарных двуколок явно не хватало, и Блюму пришлось обратиться к расположившейся в Бродах 14-й дивизии за помощью. Из дивизионного лазарета нам было прислано около десяти санитарных повозок, которые два дня перевозили раненых на перевязочный пункт.
В лесу, на расстоянии полукилометра от окопов, как раз против участка 12-й роты, мы с Блюмом наткнулись на брошенную австрийцами гаубичную батарею.
Я доложил о ней командиру полка.
- Это мой батальон взял, - заявил присутствующий на докладе командир 2-го батальона Хохлов.
- Ну, нет, это третий батальон, - запротестовал Савицкий.
Разгорелся спор. Наконец вмешался Плотницкий, заявив, что за удачную операцию под Бродами он и того и другого командира представит к награде.
- Ну, а что же двенадцатой роте дадут? - возник у меня невольный вопрос.
Ханчев имел все основания получить за шесть рот немецких егерей Георгиевский крест, однако Савицкий так составил реляцию, что роль 12-й роты в разгроме егерского батальона была совершенно смазана. Дело было представлено таким образом, будто эту операцию провел весь батальон под непосредственным руководством Савицкого. И Савицкий - а не Ханчев! - за это дело был представлен к Георгиевскому кресту и производству в полковники...
* * *
По всему фронту идет наступление на австрийцев. Главное командование Юго-Западного фронта поставило задачу в ближайшее время овладеть Львовом.