- Вряд ли, - возразил я. - Сейчас еще только половина марта, в Тульской губернии снег еще аршина на два на полях лежит.
- Оно так-то так, Дмитрий Прокофьевич, но все-таки, пока соберешься, уже и пахать время будет...
- Как - соберешься? Кто же нам позволит туда собраться?
- Все едут в отпуск, и нам пора бы.
- Моя очередь будет в конце апреля.
- Возьмите меня с собой, - внезапно слезливо произнес Ларкин.
- Ладно, возьму, если позволят.
- Позволят, если вы захотите. Ущиповский с денщиком поехал. Старые офицеры все со своими денщиками ездят да еще и конюхов прихватывают.
- Возьму, Ларкин, возьму. Ларкин радостно убежал к себе.
В один из вечеров я один составлял программу работ саперной команды по улучшению солдатской землянки. Зашел Ларкин.
- Дмитрий Прокофьевич, - обратился он ко мне. - Опарин приехал, в деревне только что был.
Опарин - односельчанин Ларкина, которого и я знал в мирное время.
- Позови его, пусть расскажет, что в деревне делается. Вошел Опарин. Вытянулся передо мной, как полагается перед офицером.
- Здравствуй, Опарин! Давно из деревни?
- Недели две.
- Ну, как там живется?
- Плохо, в деревне никого нет, Дмитрий Прокофьевич, бабы одни остались, все на фронте. Призывают совсем почти мальчишек. Видел ваших родителей. Сестра Катерина Прокофьевна была на масленой дома. Она кончает учиться. Мамаша ваша приказала благодарить за присланные деньги. Корову теперь купили. Живут как будто ничего, только мамаша часто плачет, что сын на войне. Кланяются вам все. Просили сказать, что будут ждать весной...
В это время в комнату вошел прапорщик Завертяев. Сидевший на табуретке Опарин вскочил.
- Ничего, ничего, не пугайся, - успокоил я Опарина. - Можешь идти к Ларкину, там с ним потолкуй, а если что надо, заходи. А пока до свидания, протянул я ему руку.
Ушли Опарин и Ларкин. Завертяев возмущенно обратился ко мне:
- Как вы можете, прапорщик, быть фамильярным с солдатом?
- То есть как - фамильярным?
- Подавать руку.
- Разве он не человек?
- Я вас не понимаю. Солдат есть солдат, он не должен рассуждать. Фамильярничанье, подача руки их развращает.
- Знаете, прапорщик Завертяев, не знаю, какого вы происхождения, но я того же, как и эти солдаты. Когда мне говорят, что солдаты - серая скотина, я отношу это на свой личный счет.
- Вы офицер!
- А вы, по-моему, мальчишка, если не понимаете простых человеческих отношений. Завертяев вскочил:
- Я доложу командиру полка!
- Хоть самому Господу Богу или черту!
На следующий день меня вызывает командир полка.
- Что у вас за столкновение вышло с прапорщиком Завертяевым? - сухо обратился он ко мне.
- Ничего особенного не было, господин полковник, просто мне не понравилось его вмешательство в чужие дела.
- Он был обязан вам напомнить, что офицер должен с солдатами и на службе, и в неслужебное время держать себя как подобает офицеру.
- Может быть, вы и правы, господин полковник, но когда я встречаю своего товарища, друга детства, то не могу к нему подходить иначе как к моему бывшему товарищу.
- Значит, у вас в комнате ваш товарищ был?
- Это мой односельчанин, друг детства.
- Ну, это другое дело. Я полагал, что к вам вообще заходят солдаты.
В тот же день при встрече с отцом Николаем я завел разговор о происхождении Завертяева.
- О, это отличный молодой человек, прекрасный офицер. Из хорошей семьи, в нем сразу воспитание чувствуется, - говорил поп. - Его отец директор крупного предприятия в Средней Азии, в чине действительного статского советника.
Теперь понятно, почему Завертяев сидит делопроизводителем полкового суда.
К моему удивлению, вскоре Завертяев снова появился в моей комнате.
- Простите, прапорщик, я допустил у вас неуместную выходку. Я насторожился.
- Считаю, что вы совершенно правы, когда, встречаясь со своими старыми знакомыми, в каком бы они звании ни были, принимаете их в дружественной форме. Я поступил бы точно так же, если бы встретился с каким-нибудь школьным товарищем, хотя бы и в солдатском платье.
- Я вам тогда же сказал, Александр Исаич, что это мой земляк. Поступил по-мальчишески, просто не подумал, прошу извинить.
- Ничего особенного не произошло. Если я сказал вам грубость, прошу в свою очередь извинить меня.
* * *
Кириллов предложил мне пойти на следующий день вместе с людьми моей команды, а по возможности и с офицерами 12-й роты в Сапанов.
- Почему завтра? - спросил я.
- Сегодня заканчиваем мост, и с завтрашнего дня ход сообщения будет так же безопасен от пуль австрийца, как обоз второго разряда.
Пригласил Ханчева, Моросанова. Пошли. Увидели прекрасный надземный ход сообщения, широкий, устланный тонкими досками, чтобы ноги не утопали в грязи. Построен зигзагообразно и с учетом направлений летящих от противника пуль. Корзины в один метр, наполненные землей, представляли собой непроницаемую для пуль броню. Особенное восхищение Моросанова, Ханчева и других вызвал устроенный мост. Широкий, на крепких сваях, глубоко забитых в дно реки, по краям моста мешки с землей. По выражению Ханчева - Сапановский проспект.
- Прямо хоть с сестрами прогуливаться!
С этого дня связь с Сапановом наладилась.
Приехал прапорщик Ущиповский. Передав ему саперную команду, я отправился к командиру за получением дальнейших распоряжений.
- Сегодня должен уехать прапорщик Боров, - сказал Радцевич. - Прошу вас на время его отпуска принять на себя заведование газовой командой.
- Слушаюсь, господин полковник.
Газовая команда помещалась рядом с саперной. Солдат было в четыре раза меньше, всего тридцать человек. Но для меня это дело представляло интерес, хотелось поближе познакомиться с газовой обороной. Нашел прапорщика Борова. Молодой добродушный украинец, ускоренного выпуска Алексеевского военного училища.
- А, Оленин, душа моя! - приветствовал он меня. - Я так и думал, что тебе придется газовой обороной ведать. Пойдем, познакомлю с "химическим арсеналом".
Построив команду, Боров объявил, что он уезжает на три недели в отпуск - плюс дорога, хитро добавил он, - и на время его отсутствия по распоряжению командира полка начальником команды будет прапорщик Оленин.
- Смотрите! Если я лодырничал и вас мало гонял, то уж прапорщик Оленин этого не допустит.
Отношение прапорщика Борова к солдатам показалось мне товарищеским. Вгляделся в лица солдат. Заметно, что они не считали меня хуже Борова.
- Будем работать, ваше благородие! - закричали солдаты в ответ на слова Борова.
После этого прапорщик Боров повел меня в химический склад.
По сути дела, никаких химических принадлежностей в этом складе не было, если не считать нескольких десятков сваленных в кучу противогазов Куманта-Зелинского, являвшихся учебным материалом для газовой команды. Тут же была сложена и сухая древесина, вернее, крупная щепа.
- Для чего противогазы, я знаю, а вот для чего щепа?
- Хэ! - хитро прищурился Боров. - Химическое дело - тонкая штука. Щепа-а... - протянул он. - А ежели газовая атака, как газ будешь отгонять?
- Не щепой, надеюсь.
- Погоди, слушай до конца. Солдаты, конечно, противогазы наденут, но в противогазе просидишь недолго. Надо газ выкурить. А как?
- Щепу надо зажигать?
- Хэ, смекалистый ты парень, из тебя химик будет. Теперь погляди вот это.
Боров подвел меня к большой мачте, на которой болтался флюгер.
- Это, друг мой, метеорологическая станция.
- Какая же это "метеорологическая станция"? Просто флюгер, у нас такие в деревне на мельницы вешают.
- На мельницы!.. А для чего вешают?
- Для определения направления ветра.
- Хэ!.. Ну и здесь для того же. Вот ежели, скажем, ветер идет с нашей стороны в сторону австрийца, как сейчас флюгер показывает, то можно спать спокойно, газ против тебя не пустят. Если же ветер в нашу сторону, держи ухо востро.
- Мудреная штука! - рассмеялся я. - Покажи, что еще есть.