– Хорошо, если бы гансы повторили атаку и оставили нам хлеба и мясных консервов, — шутили партизаны.
Однако немцы наступление начали с другой стороны, на оборону четвертого батальона, а сюда бросили авиацию. Первый налет был совершен десятью бомбардировщиками. Бомбы ложились впереди нашей обороны и, к радости партизан, доколачивали немецкую роту.
Расправившись с убитыми и ранеными гитлеровцами, самолеты перенесли удар по лесу, в котором находились наши подразделения.
Мы по самолетам не стреляли, чтобы не обнаруживать себя. Однако нашему терпению пришел конец. Ковпак приказал каждой роте выделить по пулемету для стрельбы по самолетам. Выставили их в стороне от расположения. Пулеметчику комендантского взвода Кириллову удалось сбить один «Мессершмитт-110». После этого воздушные пираты стали более осторожными и даже на некоторое время оставили нас в покое. Но передышка была кратковременной. Вскоре самолеты вновь появились и не оставляли нас в покое до вечера.
Бой с противником на участке восьмой и девятой рот прекратился, а по лесу продолжали раздаваться одиночные выстрелы.
– Прекратить стрельбу, — отдал распоряжение начальник штаба Базыма. — Узнать, кто нарушает приказ…
Связные возвратились и доложили, что в их ротах никто не стрелял.
– Как всегда в этих случаях нет виновного, — говорил недовольный начальник штаба. — Слышите, опять стрельба. Это у вас. Немедленно прекратить, — приказал Базыма связному пятой роты.
Послышался топот мчащейся лошади. По дороге к штабу скакала оседланная лошадь без всадника.
– Задержать, — приказал Григорий Яковлевич.
Связные преградили дорогу. Лошадь свернула в сторону и остановилась возле коня командира. Ребята поймали ее за повод и вывели на дорогу. Седло было в крови, не успевшей еще застыть.
– «Кукушки», немецкие снайперы, — высказал я предположение.
– Возьмите взвод разведчиков и прочешите лес, — тут же распорядился начштаба…
Разведчики рассыпались в цепь и осторожно пробирались лесом. Впереди прогремели два выстрела. Взяли направление на звуки. Осматривали деревья и кусты. Останавливаясь, прислушивались, но выстрелы не повторялись. Вот и опушка леса, а «кукушек» не обнаружили. Прочесали лес в обратном направлении. Впустую. Возвратились к штабу. В лесу снова выстрелы.
– Надо выследить «кукушек», — предложил Журов.
Выслали троих разведчиков. Они залегли и пролежали около часа. За это время не было ни одного выстрела. А как только ребята возвратились, «кукушки» ожили.
– Испытаем еще один вариант, — предложил я разведчикам. — Когда пойдем лесом, мы с Журовым и Лучинским незаметно заляжем. Остальные дойдут до опушки и возвратятся…
Залегли. Замаскировались. Дождались возвращения товарищей. Лежим пять, десять, двадцать минут. Никаких признаков присутствия врага. Минуты кажутся часами. Лежим, не шевелимся. Обнаружить себя, значит, стать добычей того, на кого охотимся. Прошло полчаса. Появилась мысль: «Ушли снайперы. Надо и нам уходить… Вот полежу еще минуту и подам сигнал на отход».
Как раз в эту самую минуту на тропе слева послышались шаги. Вдруг над самой головой ба-бах! От неожиданности подпрыгиваю всем телом. Осторожно автоматом отвожу в сторону ветку куста и вижу чуть заметное облачко дыма почти у самой верхушки высокого дерева. Но на дереве никого нет. Взгляд падает на кудрявое дерево рядом. На толстой ветке сидит человек в пятнистом маскировочном костюме. Я прицелился и дал короткую очередь, и только тогда подумал: «Надо было взять живым». Снайпер выпустил из рук винтовку, и она гулко стукнулась о твердую землю.
«Чего же он не падает?» – пронеслось у меня в голове.
Не покидая своего укрытия, наблюдаю за фашистом: ранен или убит. Если ранен, подходить опасно- может гранатами забросать. Опасения напрасны. Голова «кукушки» безжизненно опустилась на грудь. Мертвое тело устойчиво держится на ветке. Присмотревшись, замечаю, что оно пристегнуто ремнем к стволу дерева. Видать, опытный головорез. Даю несколько очередей – ремень лопается, и тело валится на землю.
Снайпер, действительно, оказался опытным и запасливым. Кроме патронов, он имел гранаты, две плитки шоколада, наполовину опорожненную флягу кофе, сигареты и… мел. На деревья забирался с помощью «кошек».
На мои выстрелы прибежал Журов.
– Есть один, — сказал он. — Должен быть и напарник.
– Сначала, Леша, пойди посмотри, кого он подстрелил на тропе. Может, ранен. Окажи помощь, а потом поищем напарника…
Журов возвратился быстро.
– Наповал. В левый висок, — доложил он угрюмо. — Из кавэскадрона парень. Надо Саше Ленкину сказать, чтобы похоронили…
Второго снайпера нашли по следам, которые оставили «кошки» на стволе дерева. Когда мы подошли к дереву, немец бросил гранату, но она не взорвалась. Видимо, он торопился и не привел ее в боевую готовность… Очереди наших автоматов сняли и эту «кукушку».
Возвратившись с охоты за снайперами, я попал на совещание командиров подразделений в штабе. За последнее время такого рода короткие совещания проводились чуть ли не каждый день. На этот раз нас задержали минут пятнадцать. Объявили маршрут и порядок движения.
– Будьте готовы к прорыву из окружения, — сказал в заключение Ковпак.
Довольные командиры подразделения ушли готовиться к маршу. Меня задержал Костя Стрелюк. Он только что прибыл из разведки. Мы отошли чуть в сторону, и Костя начал докладывать. Его голос то и дело заглушался ревом бомбардировщиков, проносившихся над лесом. Вдруг послышался нарастающий вой.
– Ложись! — крикнул кто-то от штаба.
Мы с Костей упали между стволами двух деревьев. Что дальше произошло, мне трудно описать! Взрыв страшной силы подбросил меня и оглушил. Пыль и пороховой дым отгородили от всего окружающего. Дерево, под которым мы лежали, свалилось, чуть не раздавив Костю. По спине и ногам забарабанили камни и комья земли. Я попытался руками защитить голову от ударов, но почувствовал резкую боль в правой руке. Посмотрел на нее с тревогой. Выше запястья торчал рваный осколок. Не раздумывая, выдернул его. В глазах потемнело от боли. Из раны брызнула темная кровь. Зажал рану левой рукой. Кровь тонкими струями протекала между пальцами. Оглянулся по сторонам…
За сваленным деревом лежал Стрелюк с окровавленной ногой. Пытаюсь подняться. Это мне удается. Ноги дрожат, но держат. Боли в ногах не чувствуется. «Ходить могу», — с радостью отмечаю про себя.
Подбежали товарищи. По губам вижу, что-то спрашивают, но не слышу их.
– Стрелюку… Ногу… – кричу я и не узнаю своего голоса. Он звучит отдаленно, как будто за стеной.
Костю унесли в санчасть. Мне Лида Соловьева перевязку сделала на месте.
Я боялся остаться глухим навсегда. К счастью, опасения оказались напрасными. Уже через час я услышал стрельбу. Роты отражали очередные атаки противника. Все отчетливее стала доноситься до слуха речь товарищей.
– Чудом остались живы, — сказал громко Гапоненко. — Пойдемте, посмотрите…
Бомба взорвалась метрах в двадцати от того места, где проходило совещание. Мы же с Костей залегли чуть дальше. Судя по размерам воронки, вес бомбы был не менее двухсот килограммов. На десятки метров вокруг воронки деревья были срезаны осколками и повалены взрывной волной…
Это была последняя бомба. Сбросив ее, самолеты улетели. Наступали сумерки.
– Представьте себе, что бы получилось, если бы совещание задержалось на пять минут. Остался бы отряд без командного состава, — сказал Коля Гапоненко.
Мы возвратились в роту. В лесу встретили военфельдшера Никитина Михаила Андреевича. Он помогал Косте Стрелюку.
– Ну как? — спросил я партизанского доктора.
– Плохо. Раздроблена кость… - устало ответил он.
– Много времени потребуется на лечение? — поинтересовался Гапоненко.
Никитин устало кивнул головой. Его явно клонило ко сну. Переборов усталость, Михаил Андреевич поднялся и, как бы оправдываясь, сказал:
– Трое суток глаз не смыкал. Ночью марш, все возле раненых. Днем операции, операции… Бедные раненые, сколько мучений им приходится переносить! Покоя нет. Медикаментов недостает. Нет даже условий по-настоящему обработать раны.