После тяжелых скитаний и стычек с фашистами и полицией на четырнадцатые сутки бежавшие пробились к Брянским лесам. Здесь они встретились с ковпаковцами и были зачислены в отряд. Всех распределили по подразделениям. Майор Анисимов был назначен командиром артбатареи, Бакрадзе – командиром орудия, Никитин – начальником санитарной части четвертого батальона, Миша Тартаковский – переводчиком при штабе…
Люди, которым довелось испытать ужасы фашистского плена, являлись надежными воинами. Со слезами радости получали они отечественное оружие и тут же давали клятву – отомстить заклятому врагу за все его злодеяния.
Трогательным было вступление сержанта Бакрадзе в свою прежнюю должность командира орудия. Новенькую с нетронутой заводской краской пушку он ласкал нежно, как ребенка, Для него начиналась новая жизнь, полная героических подвигов и боевых удач. С первых же боев Давид проявил себя отважным и умелым командиром орудия. Он участвовал во многих боях и особенно отличился при уничтожении немецких гарнизонов в Лельчицах и Бухче. Смелость, решительность, высокая требовательность и исключительная дисциплинированность — качества, присущие характеру Бакрадзе. Вот этому человеку и предстояло возродить былую славу девятой роты.
Надо сказать, командование не ошиблось, назначив Бакрадзе командиром роты. Он сумел навести порядок в роте. Своим чутким отношением к людям он быстро завоевал авторитет среди подчиненных. Под его командованием рота провела несколько удачных боев, партизаны почувствовали уверенность в своих силах. Вскоре девятая рота по своим боевым делам и дисциплине вышла в число передовых рот соединения.
Теперь уже никто не напоминал партизанам о тех черных днях, которые привели к трагическому концу Петра Мурзина.
ДЫХАНИЕ ФРОНТА
Двигаться с каждым днем становилось все труднее. Дороги окончательно испортились. Партизаны совершали переходы пешком. Даже ездовые шли рядом с телегами, сохраняя силы лошадей.
В поисках дорог разведчикам приходилось по нескольку раз в день ходить на задание. Найдут мостик или сохранившуюся ледяную переправу, возвратятся, доложат, а когда колонна подойдет, то не оказывается ни мостика, ни льда.
В начале марта из разведки возвратилась группа, которую возглавлял Черемушкин. Митя доложил, что у Закриновской Рудни есть мост через реку. Колонна изменила маршрут и пошла к переправе. Но когда часа через четыре подошла к речке, моста не оказалось. Вода в Ирше поднялась, начался ледоход — и мостик снесло.
– Когда вы мне найдете переправу? — набросился на меня Ковпак. — Доложили: переправа, переправа, а где она?
Я виновато молчал. Черемушкин растерянно оправдывался:
– Была переправа… Разве я думал, что так получится…
На каждом шагу нас подстерегали неожиданности. Делали остановки и часами выжидали. Этим пользовались немцы. Они на машинах по шоссейным дорогам подбрасывали войска, настигали нашу колонну или преграждали нам путь. Не проходило дня без боя. Но чем навязчивее был враг, тем решительнее становились партизаны в достижении своей цели.
Двигавшийся впереди колонны Гапоненко с двенадцатью разведчиками неожиданно столкнулся с немцами в деревне Няневке. В дозоре шли Стрелюк и Решетников. Оба были одеты в немецкое обмундирование. Немцы, въехавшие в деревню на двенадцати подводах, увидели разведчиков, приняли их за своих и позвали к себе.
– Откроем огонь, — предложил Саша.
– Спокойнее, Саша, спокойнее, — ответил Костя, идя навстречу немцам. — Подойдем ближе и ударим.
В ожидании разведчиков немцы остановили подводы и начали закуривать.
– Приготовиться, — прошептал Стрелюк, когда до гитлеровцев оставалось шагов пятьдесят.
– Готов, — так же тихо ответил Решетников.
– Огонь! — выкрикнул Костя и мгновенно вскинул автомат.
Немцы не ожидали такого оборота событий и кинулись за дома. Но подоспевшие партизаны во главе с Гапоненко не дали им возможности задержаться. Потеряв одиннадцать человек убитыми, гитлеровцы разбежались. Партизаны подобрали десять винтовок, ручной пулемет, ракетницу и захватили обоз. Гапоненко поручил Володе Зеболову доставить к колонне главных сил захваченные трофеи, а с остальными преследовал противника.
А на следующий день шесть наших разведчиков по пути к Кодре встретились со взводом противника, около двух часов вели бой и заставили его отойти. Командир группы Вася Ташланов был ранен, но не покинул поля боя до конца.
Вскоре разведчики взвода Феди Мычко и второго батальона доложили о подходе двух немецких колонн силою триста-триста пятьдесят человек каждая.
– Придется дать бой, — сказал Ковпак. — Надо отбить им охоту преследовать нас.
– Раз фашистам не терпится – дадим – согласился Руднев. Первой подошла колонна противника из Крымка по нашим следам. В ней было свыше трехсот человек. Немцы развернулись в цепь и начали наступать на заставы. В лесу на подступах к Кодре закипел бой. После тридцатиминутного сопротивления заставы отошли и заняли оборону в глубине леса.
– Надо с этой группой разделаться до подхода второй, — предложил комиссар.
Ковпак тут же приказал для окружения и уничтожения противника выделить четыре роты. Вторая, четвертая и девятая роты обходили немцев справа и во взаимодействии с третьей ротой, которая заходила с левого фланга, решительной атакой должны были уничтожить фашистов.
Пока роты ударной группировки выходили на исходное положение для атаки, противнику еще удалось потеснить наши заставы и полностью втянуться в лес. В этот-то момент и был нанесен решительный удар по флангам и тылу гитлеровцев. Фашисты заметались в огненном мешке. Бросая убитых, раненых и оружие, они в одиночку и малыми группами начали убегать. Однако их везде настигали партизанские пули и гранаты.
Такая же участь постигла и вторую группировку немцев, которая наступала с юга.
И на этот раз победа была на стороне партизан. В действиях немцев чувствовалась какая-то нервозность. Мы-то понимали одну из причин этой нервозности. Ведь соединение находилось километрах в шестидесяти от Киева. А какому гитлеровскому начальнику это приятно! Кроме страха перед партизанами, ими владел животный страх перед своим начальником. Опасаясь за свою служебную карьеру, они бросали против нас все ближайшие гарнизоны. В помощь им выделяли самолеты, которые все время преследовали колонну. От их бомб особенно страдало стадо, которое мы захватили при разгроме немецких баз.
Вражеские гарнизоны и карательные отряды никак не могли сосредоточиться для того, чтобы одновременно нанести нам удар всеми силами.
Случай помог нам открыть и вторую причину нерешительности фашистов. Однажды местные жители села Замошья сообщили, что по дорогам с востока на Хабное движутся немецкие части. Вершигора приказал мне уточнить, что это за войска.
Со взводом Гапоненко я вышел к большаку. То, что мы увидели, превзошло все наши ожидания. По дороге, меся грязь, плелись группы людей по пять, десять, пятнадцать человек. Оборванные, грязные, почти все без оружия. Редко проползали одиночные подводы, груженные барахлом. Это войско скорее напоминало сброд.
– Такое впечатление, что война кончилась, — недоумевал Гапоненко. — Идут без всякого охранения, почти без оружия. Что за войско? Достаточно двух автоматчиков, чтобы всех перебить.
– Ясно одно, что это не немцы, — сказал Стрелюк.
– Чего гадать? Лапин, выдвиньтесь с отделением к дороге и захватите пленного, — приказал я.
Выполнить эту задачу не представляло никакого труда. Через двадцать минут Володя привел не одного, а троих пленных. Перед нами стояли худые, обросшие густой щетиной усталые люди. Из расползшихся сапог выглядывали грязные портянки. Одному из них правый сапог заменяла мешковина, навернутая на ногу. Глубоко запавшие глаза не выражали ни страха, ни злости. В них было одно безразличие.
– Кто вы? — спросил я пленных.
– Мадьяр, мадьяр есть мы, — заговорили они без особого желания.
– Откуда? — допытывался Гапоненко.
– Волга, у-у-! Дон, у-у-у! — ответил черный, как жук, мадьяр. Его поддержали остальные.