– Да я тебя, Карповна, одену как барыню. Этот самый пан Гусар с первого взгляда влюбится, — шутил Павловский и не давал покоя своим помощникам до тех пор, пока нужное платье не было найдено. Правда, оно оказалось не таким уж шикарным, как обещал помпохоз, но все же в нем не стыдно было появиться перед командиром полка.
Тем временем помощник начальника штаба Вася Войцехович на чистом лоскуте парашютного шелка напечатал текст письма, составленного Ковпаком и Рудневым.
Карповна прочитала письмо и спрятала.
– Надо его зашить, — посоветовал Вершигора.
Карповну сопровождало отделение разведчиков во главе с Кашицким. Они должны были ждать ее возвращения в лесу в нескольких километрах от Хойников.
26 апреля во второй половине дня разведчики покинули лагерь.
Трое суток прошли в нетерпеливом ожидании. Карповна возвратилась лишь на четвертые сутки. Пока она в штабе докладывала результаты своих переговоров, мы сгорали от любопытства. Хотелось узнать подробности. Однако на этот раз наше любопытство не было удовлетворено. Александра Карповна отшучивалась, но ничего не говорила по существу. Лишь много времени спустя, когда мы возвратились из Карпат и однажды сидели возле костра, я попросил Карповну рассказать о встрече с командиром словацкого полка.
– Да ничего особенного не было в этой встрече, — сказала Александра Карповна. — Но если вы уж так интересуетесь…
Разведчики оживленно заговорили, рассаживаясь поудобнее вокруг костра, готовились слушать.
Карповна сидела в мадьярском кителе с накладными карманами. Голова повязана косынкой, из-под которой выбивались пряди непослушных волос.
– В город вошла утром 28 апреля, — начала Александра Карповна, как только притихли партизаны. — Утро выдалось тихое, солнечное. Иду по улице и кажется мне, что все люди знают, кто я. Так и хочется оглянуться. Стараюсь идти не торопясь, посматриваю по сторонам, чтобы не пропустить штаба словацкого полка. Мне еще перед уходом из отряда растолковали, как его найти. Навстречу прошли три солдата, судя по форме – словаки. На меня не обратили внимания. Значит, во мне нет ничего подозрительного, подумала я. Это придало уверенности. Почувствовала облегчение.
Перед самым штабом меня окликнул вооруженный патруль. Теперь-то я была уверена, что встречусь именно с командованием словацкого полка, а не с немцами. Собрала все свое мужество и, прежде чем солдаты успели открыть рот, спросила: «Пан подполковник у себя?» Получив утвердительный ответ, я прошла мимо растерявшихся солдат. При входе в помещение стоял часовой. На его окрик вышел молодой стройный офицер и провел меня в комнату, оказавшуюся приемной командира полка…
– По какому вопросу? — спросил он.
– Мне надо видеть пана Иозефа, — говорю ему.
– Я его адъютант.
– Я имею личное поручение к пану подполковнику от его знакомого, — сказала я и назвала фамилию одного словацкого офицера, часть которого стояла в Овруче. Этот офицер однажды со своим подразделением останавливался в нашем селе. Так я еще тогда запомнила его фамилию, — думаю, пригодится. И не ошиблась.
Адъютант попросил подождать, а сам прошел во вторую комнату. Ждать пришлось недолго. Офицер пригласил меня в кабинет командира полка. Подполковник любезно поздоровался, предложил кресло и спросил:
– С каким вы поручением от моего старого друга?
– Принесла привет, — говорю, — и еще…
Тут я сделала паузу и недоверчиво посмотрела на адъютанта, как бы не решаясь выдать тайну при постороннем человеке. Гусар Иозеф понял мой намек и попросил молодого человека оставить нас одних. Обстоятельства складывались как нельзя лучше.
– Наш разговор никто не слышит? — спрашиваю.
– Будьте вполне откровенны, нас никто не услышит, — заверил меня командир полка.
– Да, буду откровенной, — говорю ему, а у самой коленки дрожат. — Я к вам по поручению командования соединения Красной Армии, действующего в тылу врага.
Видели бы вы какое впечатление на подполковника произвели мои слова. Он вскочил, как ужаленный, побледнел и уставился на меня немигающими глазами. Казалось, речи лишился: стоит и молчит. Состояние близкое к обморочному. Испугалась даже, думаю кондрашка его стукнет, тогда капут. Наконец пан Иозеф овладел собой, прошелся по кабинету, остановился передо мной и говорит:
– А знаете ли, дорогая, что я вас передам немецкому командованию?
Хотя я к этому была готова, но, откровенно говоря, по спине прошел мороз. Стараюсь не выказать своего волнения. Припоминаю заранее приготовленный ответ.
– Да, я знала, на что иду, — отвечаю. — Знала и то, что среди вас есть люди, готовые на любую подлость… Но думаю, что вы к ним не относитесь. Мы имеем сведения, что солдаты вас любят, а это во многом характеризует человека…
– Так и сказали? — удивился Лучинский смелости Карповны.
– А что мне оставалось делать?
– По самолюбию пана Иозефа удар нанесли, — сказал Журов.
– Что же он? — поинтересовался Юра Корольков.
– Он удивленно посмотрел на меня, — продолжала Карповна, — а потом и говорит:
– Вот вы какая!
– Да, такая, потому что речь идет о защите Родины.
– Я никогда вас не передам немцам, — сказал подполковник, немного подумав. — Вы еще молоды и должны жить. Такие люди нужны родине…
– Господин подполковник, я принесла вам письмо от нашего командования, — заговорила я, когда гроза миновала.
– Давайте, — протянул он руку.
– Оно у меня спрятано. Прошу вас, отвернитесь на минутку…
Подполковник отвернулся, я достала письмо и отдала ему. Он повертел, повертел его в руках и говорит:
– Но я по-русски читать не умею.
Пришлось мне самой читать.
В письме говорилось, что у советского и чехословацкого народов один враг — фашизм. Наши народы всегда жили в дружбе. И сейчас настало время объединить наши усилия против гитлеризма. Приводился пример о переходе на сторону Красной Армии полковника Свободы с дивизией, которая сейчас сражается за независимость своей Родины. В заключение письма предлагалось подполковнику Гусару Иозефу начать переговоры с целью перехода его с полком на нашу сторону.
Подполковник внимательно слушал письмо и мои объяснения. Когда же было закончено чтение, он сказал:
– На парламентские переговоры я не пойду, перейти на сторону Красной Армии не могу, потому что за это нашу родину немцы сожгут, а семьи солдат и офицеров уничтожат.
– Но ваши все же переходят к партизанам, — сказала я.
– Это одиночки. Немцы и так нам не доверяют и, если начнется массовый переход, нас отсюда снимут, а на наше место фашисты пришлют надежные войска… Мы вам не мешаем. Бейте немцев. Мы их тоже ненавидим. Когда вы наступали на Брагин, наш полк послали на помощь немецкому гарнизону, но мы не спешили. Больше того, когда партизаны обстреляли полк, то мы не оказали никакого сопротивления, оставили все орудия с боеприпасами и отошли. Если мне память не изменяет, наши орудия помогли вам расправиться с немцами в Брагине. Большего пока мы сделать не можем… Могу вас заверить, что если придется нам участвовать в бою против партизан, то будем стрелять поверх голов. Делайте и вы так. Еще передайте своим командирам, чтобы не засиживались в этом «мокром мешке» между Припятью и Днепром. Лучше бы вам перебраться на правый берег Припяти, там меньше гарнизонов. А здесь, в Речице, Калинковичах и Мозыре, сосредоточиваются немецкие части с танками и бронемашинами, — подполковник помолчал, а затем сказал: — Уходите скорее, чтобы вас здесь не заметили. Будьте счастливы…
На этом наш разговор закончился. Он проводил меня до двери и на прощание пожелал счастливого пути…
Так спустя много месяцев мы узнали о мужественном поступке учительницы. За мужество, проявленное при выполнении этого задания Александре Карповне Демидчик командованием соединения была объявлена благодарность, а впоследствии она была награждена орденом.
Однако при выполнении задания не обошлось без неприятностей.
Отделение разведчиков, которое сопровождало Карповну, на ночлег расположилось в лесу недалеко от села Борисовичи. На день разведчики остались на прежнем месте. Кашицкий проявил беспечность, выставив всего один пост. Остальных отвел в лес и разрешил отдыхать. Были нарушены основные принципы разведки: не оставаться длительное время на одном месте и для охраны выделять не менее трети состава разведки.