Двадцать седьмого октября прибыл польский подполковник Гофман с прошением осьмидневного срока на размышление. Суворов отвечал: «Ни минуты!» Через час присланы Потоцкий и граф Мостовский с письмом от короля, уполномачивавшего делать переговоры о мире. Победитель сказал: «С Польшею у нас войны нет, я не министр, но военачальник: сокрушаю толпы мятежников». Того же дня с донесением императрице о взятии Варшавы послан был подполковник Бибиков.
Двадцать девятого в девять часов утра войска наши вступили в Варшаву с распущенными знаменами, барабанным боем и музыкою; граф Суворов ехал в простом мундире. Как скоро победитель съехал с мосту, на самом берегу встречен был магистратом, купечеством и мещанами с хлебом и солью, и поднесли городские ключи. Граф Суворов принял их, поцеловал и сказал: «Хорошо, что они дешевле достались, нежели те», показав на Прагу. Улицы, по которым проходили победители, усыпаны были народом, восклицавшим: «Виват Екатерина!», «Виват Суворов!».
У назначенной для графа Суворова квартиры ожидали российские пленные, г<енерал>-м<айор> Милашевич и г<енерал>-м<айор> Арсеньев (которого потом наименовал он дежурным генералом); 1376 человека нижних чинов, 500 пруссаков и 80 австрийцев.
На другой день граф Суворов посетил короля, а через два дня польское величество назначил, что приедет к нему. Граф приказал дежурному генералу написать церемониал, в котором сказано было: «Графские адъютанты встретят его у кареты, дежурный генерал у лестницы, а графу должно встретить перед приемною комнатой». Но лишь только сказали, что король едет, граф Суворов без шпаги и шляпы бросился встречать к карете и стал было короля принимать под руки, но, остановись, сказал: «Погодите, погодите; ведь, Николай Дмитрич, по церемониалу не тут я должен принять его величество; простите меня; я так почитаю освященную особу вашего величества, что и забылся». Оставя короля, побежал в дом и принял его уже перед приемною.
Преследование поляков, ушедших из Варшавы, более похоже было на триумфальное шествие, чем на поход; войска были во всем изобилии; вначале они встречали толпами поляков, не хотевших следовать главному их начальнику Вавржецкому; потом целые эскадроны и батальоны клали оружие, и (мы] находили оставленные пушки. В местечке Опочне казаки нашли 22 пушки с их зарядными фурами и около 3 т<ысячи> ружей и, донеся о том генералу, отправились преследовать далее, а как был прямейший тракт догнать бегущих, то Денисов отправился по оному, а взять сказанную артиллерию в Опочне Денисов отрядил полковника Вольфа с Елисаветградским конноегерским и Козловским пехотным полками и батальоном егерей. Пришед туда, нашли там прусского майора Кроха с отрядом в 800 человек, приставившего караул к сказанным орудиям. Он, бывши на недальнем расстоянии, узнал чрез своих лазутчиков, что поляки оставили в Опочне упомянутые орудия и, пришед туда, когда казаков там уже не было, оные присвоил себе. Полковник Вольф, прибыв с своим отрядом в Опочию, требовал от прусского майора, чтоб он те орудия отдал нам, как взятые нашими казаками. Майор Крох отвечал, что, когда он прибыл в Опочию, ни одного казака там не нашел, и по военному праву, взяв оные орудия в свое ведение, рапортовал о том королю, а затем отдать их уже не может. Вольф донес о том Денисову, который прислал ордер: «Взять». Вольф показывает своего генерала ордер майору Кроху, но тот сказал, что отряд его малосилен, «а русских более вчетверо, следственно, вы можете взять, но только вооруженную рукою и как неприятель, но добровольно вам не отдам». Вольф опять донес о сем ответе и что он взять силою не осмеливается без точного на то повеления. Денисов, думая, что Каменский, подполковник егерского батальона, скорее исполнит его волю, поручил ему исполнить то, а Вольфа с конноегерским полком потребовал к себе. Крох к Каменскому идти не захотел, а тот употребил меня, чтобы уговорить упрямого прусского майора. Хотя я на свое красноречие не надеялся, но должен был исполнить приказание. Крох мне сказал: «Посудите сами: если бы вы были на моем месте и отрапортовали начальству, то могли ли бы отдать без повеления оного?» Возразить было нечего, и тогда он мне показал письмо, полученное им от Денисова, сочиненное по-французски известным Копьевым, таким вздором наполненное, что мне было стыдно, которое он в оригинале отправил к королю, между прочим было в оном написано, что «видно, пруссакам в диковинку брать пушки, — а русским не в диковинку, даже ими и не уважают» и проч<ее>.
Спор о сих пушках доходил до короля и графа Суворова, и уже гораздо после о том решено. Когда сия распря о пушках происходила, в местечке Варгах Вавржецкий был окружен и принужден был сдаться со всеми генералами и войсками, которых тотчас обезоружили. После чего вся армия заняла зимовые квартиры; Козловскому полку назначены они были за 18 миль от Варшавы, по правую сторону Вислы.