Тихо было. Я шел словно за кулисами брошенного театра: тени домов слегка колыхались по сторонам, как нарисованные на холсте декорации. Отсчитав нужное количество поперечных улочек, я снова сверил название со своей бумажкой, повернул направо, убедился, что иду верно, и уже бодрее двинулся вперед. Даже насвистывать стал тихонько — «Тачанку», еще с мирного времени любимую мою строевую песню.
Тут раздался выстрел.
Стреляли с земли или с колена. Пуля прошла перед моим носом справа снизу налево наверх, ударилась о какую-то железяку или об очень, твердый кирпич и заныла, рикошетируя.
Мгновенно погасив фонарь, я вытащил пистолет из кобуры, сделал несколько шагов назад и замер.
Вспышки от выстрела я не заметил. Вероятно, стрелявший находился в укрытии — за углом? Где — немного позади? В любом случае — справа от меня.
Я развернул корпус, осторожно попятился к левой стене домов, пока не уперся вещмешком во что-то твердое, и снова стал прислушиваться.
Ничего.
Потом вдруг быстрый топот удаляющихся шагов.
Еще не успев зарегистрировать облегчение оттого, что шаги удаляются, я включил фонарик и направил в ту сторону луч. Обнаружилась какая-то щель между домами, больше ничего подозрительного видно не было. Ни людей, ни открытой двери, ни полоски света в окнах.
Стрелять в проулок я благоразумно не стал. Зачем? Только свистнул вызывающе в том направлении — мальчишество, что и говорить.
Тихо.
Я еще постоял, потом побрел потихоньку дальше, по своему маршруту. Время от времени останавливался, оглядывался, прислушивался. Пистолет так и держал в руке. На каждый шорох, особенно справа, резко включал фонарь. Один раз обнаружил кошку.
Только свернув с этой улицы, я успокоился немного. Сердце перестало колотиться; вспотевшая было спина тоже приблизилась к норме.
Тогда я ускорил шаги.
После выстрела я снова ощутил себя на войне. Разнеженность, понемногу завладевавшая мною весь день — с утра, когда я, уезжая из части, переложил ответственность на помкомвзвода, после посещения Петросяна, после встречи с Гришей и дружеской беседы с комсомольцами, — разнеженность и благодушие вмиг испарились.
Очередное задание было — дойти! А от кого задание получено… что за разница? Дойти надо было, добраться, что бы по дороге со мной ни произошло — вот почему я дальше двигался уже не вразвалочку, не прогулочным шажком, а так, как привык за три года ходить по опасным участкам линии — собранный, готовый к любой неожиданности.
Существенная разница: на линии я, как правило, бывал не один, командир отделения или кто-нибудь из солдат сопровождали меня, чтобы на месте устранить обнаруженное повреждение, а тут…
«А ля гэр ком а ля гэр» — лезла в голову французская поговорка, единственное, кажется, что осталось от занятий этим звучным языком на первом курсе — я же Францией собирался заниматься, не какой-нибудь другой страной, Францией второй половины восемнадцатого века. Еще парочку изречений, заученных специально, чтобы щегольнуть при случае, я давно позабыл — за ненадобностью. А это годилось и на фронте, и еще как годилось:
«На войне как на войне»…
Итак, я не просто топал в гости. Я выполнял задание и привычно рисковал собой при этом. А раз привычно, то вовсе не страшно…
Все стало на место. Не помешал бы автоматик, что и говорить, очень не помешал бы…
Привыкнув ориентироваться на местности, я с помощью волшебной бумажки четко сворачивал всюду, где было нужно, и вскоре добрался наконец до желанной улицы.
Отыскать дом не составило труда. Невелик был, стоял отдельно, как я и предполагал.
Ни огонька, ни звука.
Ступеньки, ниша, в нише — дверь.
Быстренько, но с привычной тщательностью я привел себя в порядок и нажал кнопку звонка.
Никакого эффекта.
Еще раз нажал, пообстоятельнее; то же.
Тогда я сообразил, что сюда, может быть, не подается еще электричество. Постучал, и дверь почти сразу же отворилась.
На пороге стоял мужчина моего роста, крепкий, широкий в плечах. Лица его я не видел: в прихожей было темно, а слабый луч света из комнаты едва достигал его ног.
И все же я знал почему-то, что мужчина смотрит на меня выжидающе, спокойно, без страха; намек на недоумение содержался, пожалуй, в линии обтянутых свитером плеч.
Так это было или нет, проверить я не мог — не освещать же лицо хозяина фонариком. Многие мои товарищи так и поступили бы, вероятно, да и я сам — в другой ситуации. Миндальничать тоже особенно ни к чему. Твердость никогда не мешает, все должно быть ясно, прежде всего ясно. Но здесь я был только гостем, и мне было чертовски важно обозначить и даже подчеркнуть это с самого начала.