Поезд пришел в Москву 8 мая 1943 года. Пришел на рассвете, за час до открытия метро. Пешком побежал я через весь город к родному дому. Бежал и радовался. Цела Москва, цела моя родимая, стоят все дома, улицы на месте, не разнесли ее фашистские бомбы. Ведь мы привыкли к тому, что газеты скрывают беды, не верили, что немецкую авиацию отогнали от Москвы, не дали ей разрушить столицу. Позже видел я и развалины, но это были отдельные дома, отдельные несчастливые кварталы.
А еще неделю спустя, под Москвой, в Нахабине, с величайшим наслаждением выводил я в чистой тетрадке, скромной, милой ученической тетрадке прелестнейшие производные, всякие там xdx и 2xdx. Над этими иксами и d-иксами я и просидел до конца войны. На фронте не был… или, если уж говорить скрупулезно, почти не был. Все-таки была у нас полуторамесячная командировка осенью 1943, называлась учебной практикой. Наш старший курс послали проектировать оборонительные линии на недавно занятой территории – на Оке под Мценском. Но пока мы раскрасили карты, фронт ушел вперед километров на пятьсот. Нас послали вдогонку на попутных машинах, поскольку железные дороги еще не были восстановлены. И проехали мы эти 500 км из Мценска, через Орел-Брянск-Рославль в восточную Белоруссию, в город Кричев на Соже. За это время фронт стабилизировался примерно в 40 км за Кричевым, на следующей реке, так что теперь мы проектировали рубеж на Соже.
Конечно, были приключения. Под Брянском наша машина перевернулась вверх колесами. Другие руки переломали, кто сидел у кабины, но я даже не поцарапался, синяка не получил. В Смоленске нас обстреляли, кажется сдуру. Пули пролетели рядом, щелкнули, словно кнутом, но ведь не задели же. Кричев немцы бомбили при нас, угодили в рыночную площадь; я видел их самолетики, но из поля, за три километра. Бомбили и нашу деревню ночью, но я был метров за двести, вышел посмотреть, как это выглядит, любопытно же. Работали мы на разминированных полях, по дороге в Кричев одна из наших групп попала на минное поле. Пятеро были убиты насмерть прыгающими минами, пятеро тяжело ранены… но я же ехал на другой машине, попутной. Хранила меня судьба… и полковники, наши руководители по практике. Так что та командировка осталась в памяти как интересная поездка – визит в малоизвестную страну, пробывшую «под немцами» два года, всего лишь две недели назад ставшую опять нашей. Еще следы были чужеродные – воспоминания местных жителей, надписи, труп со сгнившим лицом валялся на задворках. Были фашисты… но ушли. Наши их ушли!
А из моей жизни постепенно уходило клеймо социально опасного. Еще не стал я свободным человеком, был подчиненным, почти рядовым, младшим сержантом всего лишь… но все же и офицером в перспективе – военным инженером, старшим лейтенантом.
Дошло бы до звездочек на погонах? Не знаю. Сомневаюсь. Думаю, забраковали бы в последний момент. Но судьба моя взбрыкнула и повернула в новое русло.
Так или иначе, но история социально опасного закончена.
Дальше шла история национально подозрительного, но это уже совсем другая тема.
Москва
1979-1981 гг.
Подготовка текста К.Г. Гуревича