Вспомнилось первое знакомство с этим рабочим станкостроительного завода. Как-то сразу после войны в Союзе писателей состоялась встреча с передовиками производства и директорами заводов, победивших в соцсоревновании. И вот тогда этот Иван Пилипович начал свое выступление двумя строками стихов:
Интереснее всего было то, что ни один из присутствующих, в том числе и писатели, не знали, кто автор этих строк, пока оратор не назвал имя Шота Руставели.
Поехать к нему? Но ведь он уже давно не за верстаком, он начальник цеха, а за применение скоростной обработки металла получил Государственную премию…
Вспомнился другой знакомый рабочий, фрезеровщик, который почти всю жизнь пытался изобрести способ изготовления больших шестерен не фрезеровкой, а штамповкой. В самом деле, какая огромная экономия труда, если вместо того, чтобы фрезеровать на станке каждый зубок шестерни, получить их готовыми все сразу, одним нажимом пресса! А ведь этих шестерен нужны миллионы и миллионы!
Писатель улыбнулся про себя… Тогда он в начале интервью спросил:
— Кто зажег в вас стремление вот так самоотверженно трудиться?
И услышал совершенно неожиданный ответ:
— Лев Николаевич Толстой, Антон Павлович Чехов и Максим Горький. — Заметив, как у собеседника широко раскрылись глаза, Иван Петрович — так звали рабочего — добавил: — Они заронили в меня желание стать настоящим человеком, то есть таким, который живет на свете недаром, хочет сделать и делает полезное людям, отдает всего себя обществу…
«Вот что делает подлинное искусство!» — мысленно воскликнул тогда писатель и… этими словами рабочего начал свой очерк. Но… Писатель снова улыбнулся, теперь уже грустно: редактор областной газеты, где печатался очерк, вычеркнул фамилии Льва Николаевича и Антона Павловича…
Поехать к Ивану Петровичу?.. Он ведь добился своего, осуществил свою мечту — нашел способ штамповать большие шестерни, и вот уже прошло несколько лет, как награжден за это Ленинской премией. Писатель задумался. Нет! И Иван Пилипович, и Иван Петрович — люди неординарные… Написать надо о рядовом ударнике. И подумал: а может, слово «рядовой» и тогда писать в кавычках?..
Да, надо поехать на какой-нибудь завод и посмотреть что, как и почему… Он позвонил редактору областной газеты: о ком бы они посоветовали написать очерк или рассказ? Ему назвали фамилию Прокопенко, Мэлора Прокопенко.
— О, Мэлор! — Писатель поморщился. — Все эти Фреды, Альберты, Рудольфы, Вильямы… У меня одно только имя уже рождает предубеждение…
— Да что вы! — послышалось в трубке. — Мэлор — это совсем не то, что вы думаете! Это начальные буквы слов Маркс, Энгельс, Ленин, Октябрьская революция!. Отстаете от жизни, уважаемый товарищ писатель!..
— Спасибо, — писатель засмеялся. — Беседа с вами помогла мне догнать жизнь…
— Этот Мэлор заканчивает девятую пятилетку за два с половиной года! Какой завод? Тракторный.
Было около двух часов, когда писатель прибыл на завод. По привычке он прежде всего зашел в партком, чтобы услышать, что думает о его будущем герое секретарь комитета, и там узнал: Прокопенко на заводе нет, работает в ночную смену.
«Идиот», — мысленно выругал он себя, а вслух сказал:
— Не додумался позвонить, прежде чем ехать на ваш завод!
— Так это ж еще лучше! — успокоил его секретарь парткома. — Сходите к нему домой. Он уже выспался. Увидите, как живут наши рабочие. А станок, тиски, напильник… вы же все это не раз видели, наверно? — Секретарь засмеялся. — Мэлор Прокопенко — интересный человек… А живет он тут же, в поселке, рядом с заводом. Вот его адрес.
Проходя через сад, отделявший завод от поселка, писатель не переставал удивляться: «Настоящий сад. Сколько же лет я здесь не был? Тогда на этом месте торчали какие-то жалкие саженцы!.. Идет время…»
В поселке он нашел нужный дом, но парадная дверь, как это частенько случается, была заперта, пришлось зайти во двор. Спросить, где квартира Прокопенко, было не у кого, и он уже решил обойти все подъезды, как вдруг заметил живую душу: из-под «Волги», стоявшей во дворе, торчала пара ног в спортивных тапках. На вопрос, где живет Прокопенко, из-под машины высунулась рука с гаечным ключом, показала, куда идти, а потом послышался голос:
— Там его подъезд.
Дверь отворил высокий мужчина лет тридцати пяти с озабоченным выражением умной физиономии.
«Интеллектуал, — промелькнуло в голове, — а интересно, угадал бы я профессию этого человека, увидав его в трамвае? Наверно, нет…»