Настоящий крах последовал в начале войны. Я уже писал, что война началась раньше, чем мы успели окончить университет. Вскоре после окончания волна эвакуации унесла все семейство Беленьких далеко на Восток — в город Зиму, что возле Иркутска. Там жизнь была еще тяжелее, Шура потом говорил мне, что и в школе ему поначалу было трудно преподавать, и заработок был мал. Но главные неприятности возникли в Шуриной семье, где поначалу отношения казались просто идиллическими. Супруги разошлись, и Шура пошел добровольцем в армию. По окончании войны они вернулись в Москву уже чужими людьми, а жить приходилось все в той же квартире. Можно только вообразить, какова была эта жизнь. Но жалоб я никогда не слышал.
Но вот как будто наконец настали хорошие времена. Шура смог применить свои знания и опыт. Он поступил в Институт востоковедения Академии наук, не смущаясь тем, что пришлось заново разрабатывать тему по истории Индонезии, к чему он в университете не готовился (специализировался по истории Мексики). Защитил кандидатскую, а потом и докторскую диссертации и стал одним из ведущих работников института. Директор Института востоковедения, академик Примаков, очень ценил Шуру, в особенности — его способность переключаться на нужную в данный момент тему, не теряя квалификации по широкому кругу проблем, которыми занимался раньше. Шурино трудолюбие и эрудиция вошли в пословицу. Он славился также своим остроумием, помогавшим зачастую разрядить напряженную обстановку в области ведомственных споров. И сам Шура, казалось, забыл о тяжелых переживаниях прошлого. Он радовался своим научным успехам и наступившему наконец относительному материальному благополучию. Теперь он мог, например, без большого напряжения освоить прекрасную большую квартиру, где можно было и принимать друзей, и — главное — спокойно работать.
В воскресные дни мы любили выезжать небольшой компанией за город, устраивать там «завтрак на траве», посещать памятные и просто красивые места.
Притом мы не бросили и увлечения лыжами. Мне особенно запомнились наши лыжные прогулки вдвоем, когда я бывал в санатории Узкое, а Шура приходил туда на лыжах, и мы охотно форсировали даже глубокие овраги.
Но прошлое дало себя знать на склоне наших лет. Казалось бы, беспричинная хандра и дурные предчувствия. Приступы меланхолии становились все чаще и тяжелее. Наверное, один из таких приступов Шура переживал и в старости, когда он почти не покидал уже своей прекрасной квартиры. Семья — Люся, ее дочь Наташа, Наташин муж Кирилл и их дети, Шурины любимые внуки, — нежно относилась к старику и старалась его развлечь. Однажды Шура с Люсей прогуливались в прекрасном районе Черемушек (они жили на улице Вавилова). Вернувшись домой, Люся начала готовить ужин и вдруг услышала глухой удар страшной силы. Шура выбросился из окна.
В России в общем отрицательно относятся к самоубийствам. Похороны Александра Борисовича Беленького были немноголюдны.
Иллюстрации
Родители М. Г. Рабиновича Н. А. Рабинович и Г. И. Рабинович (1906)
Дед и отец М. Г. Рабиновича: И. Г. Рабинович (слева) и Г. И. Рабинович (1890)
Бабушка М. Г. Рабиновича Ф. Н. Рабинович (начало XX в.)
Семья Рабиновичей в 1900-е гг. (слева направо: стоят братья Константин, Евгений, Михаил, сидят сестра Лидия и мать Фридерика Наумовна)
Г. И. Рабинович
Г. И. Рабинович (сидит у рояля) в ансамбле любителей камерной музыки в Воронеже (сзади стоит В. Г. Ростропович, со скрипкой — А Л. Коченовский)
Дедушка и бабушка М. Г. Рабиновича А.Г. и А. Е. Малкины с дочерью Верой (начало XX в.)
Семья Турковских в 1918 г. (слева направо: Софья Абрамовна, Вера Васильевна, Евдокия Васильевна, Василий Серапионович, Анна Васильевна)
Е. И. Рабинович и С. А. Турковская (1900)
Е. И. Рабинович (1955)
Н. Е. Рабинович (1926)
Н. Н. Гранат
А. А. Иоффе
Ю. Ларин (1920)