Из-за деревни по мосту густо ударили мины, у меня над головой откуда-то справа профырчали один за другим два снаряда.
Я приказал Гадючке обогнать KB Васильева и проскочить впереди него на большой скорости открытый трёхсотметровый участок насыпи и мост.
- Газуй так, чтобы снаряд не перенял нас, - пояснил мою команду Никитин.
Риск, конечно, большой, так как самый плохонький снарядик из пушки Виккерса выведет мой танк из строя, но нельзя же допустить, чтобы командиру дивизии пришлось идти в атаку впереди нас. "Во что бы то ни стало быть на том берегу первым", - думал я, подпрыгивая и колотясь о стенки башни моего лёгкого танка. Танк точно с ума сошёл. Из-под гусениц далеко назад летели обломки брёвен настила переправы.
К явному неудовольствию Никитина, пришлось уменьшить ход. Моему приказу последовали и остальные четыре БТ, за которыми шли два KB Васильева и штаба. Слева впереди в стволе ветвистой осины опять разорвался снаряд.
"По нас прицел взяли, - подумал я. - Но теперь, господа немцы, поздно, - мы проскочили мост", - и я приказал: "Разверни влево!" Свожу машину в молодой осинник, веду наблюдение вдоль дороги, которая подозрительно молчит. Не выходя из зарослей, почти у берега болота, останавливаюсь и наблюдаю за лесом впереди, в котором скрывается уже знакомая мне по разведке дорога на Комарувку, оглядываясь, вижу, как справа прямо по болоту переправляются танки батальона капитана Мазаева. Вдруг по ним с опушки, до которой не более трёхсот - четырёхсот метров, ударили одна, а за ней и вторая противотанковые пушки немцев.
- Ага, голубчики, раскрылись! - зарадовался Никитин. - Теперь вам конец, - и дотянувшись до моего уха, как бы боясь, что его немцы услышат, зашептал: - Сейчас с ними KB Васильева расправятся.
- А может быть, атакуем? - спросил я.
- Что вы, что вы, товарищ командир! Стоять смирно! - пригрозил он мне пальцем. - Иначе отправят нас к прадедам по одному звуку мотора.
Нас от немцев и их от нас закрывали густой осинник и ивняк. Для того чтобы атаковать их, нам надо было или выходить на открытую дорогу, или, как с завязанными глазами, продираться по зарослям и напороться на пушки в упор. И то, и другое не устраивало нас.
- Беги, покажи комдиву, где примерно стоят пушки. Комдиву с дороги видней, пусть ударит туда из своей, а потом мы атакуем, - сказал я Никитину, показав на подходившие к нам по дороге два КВ.
Ему этого только и нужно было. Не успел я оглянуться, как уже увидел Никитина, пригорбившегося за башней KB и показывавшего Васильеву, куда надо стрелять. Но, к моему удивлению, выстрелов не последовало. KB набирали скорость. Прибежавший Никитин сообщил:
- Комдив атакует и приказал нам следовать за ним, а не задерживаться у болота.
"Неприятное замечание", - подумал я и, дав команду остальным "Делай, как я", пошёл в атаку на пушки прямо по осиновым зарослям. По KB, которые шли впереди по дороге, зачастили снаряды откуда-то из-за леса. Выбравшись из зарослей у самой опушки леса, я увидел, как KB Васильева с хода, чуть подняв нос кверху, наехал на роскошный куст, из-под которого в лес побежали три немца. Я не успел по ним выстрелить, как по KB из впереди растущего куста почти в упор дважды ударила противотанковая пушка. Взревев мотором и набирая скорость, танк Васильева, чуть развернувшись влево, налетел и на этот куст. Из-под вздыбившегося носа танка выскочили два немца и, отбежав в сторону, удивлённо качая головами, что-то закричали, не то "хох pyc!", не то "ой рус!"
- Вот черти! - крикнул мне Никитин. - Или не боятся, или обалдели от страха?
- Сейчас посмотрим! - крикнул я Никитину в ответ и ударил из пулемёта, чтобы отрезать немцам путь отхода, а затем поспешил к танку Васильева.
Только теперь немцы заметили нас, но было уже поздно. Кривуля подошёл к ним с другой стороны, и они подняли руки кверху.
Выглядывавший из башни Васильев подозвал меня.
- Вот что, летите прямо на северную опушку Лешнювского леса. Там найдёте командира корпуса и доложите ему, что я немного поспешил, на час раньше срока пошёл в атаку, занял плацдарм, очищаю Комарувский лес. Оставайтесь у командира корпуса, пока он не поедет к нам. Тогда приведёте его. Я буду ждать его команды на северной опушке Комарувского леса. Это же и в боевом донесении, - сказал он, вручая мне листок, вырванный из полевой книжки.
- А вы не ранены? - спросил я, заметив запёкшиеся капельки крови и подтёки на потном лице полковника.
- Нет, это при ударе снаряда о башню отскакивает и царапает окалина, пояснил он мне.
Глаза его сияли. "Как он счастлив сейчас!" - подумал я и, радуясь, что комдив невредим, погнал машину к Лешнюву.
Сегодня я убедился, что немецкие пушки не страшны KB, даже если они бьют по нему в упор. Вспомнишь этих немцев, качающих головами от удивления, и говоришь себе:
"Да, хороший танк! Крепко и ладно сшит советскими людьми, - жаль только что у нас их всего десять штук на дивизию".
Было около 10 часов утра, когда я разыскал командование корпуса. Генерал Рябышев и бригадный комиссар Попель стояли справа от шоссе на Лешнюв, на северной опушке леса перед болотистой речкой Слонувка. Справа и слева от них по опушке леса, от села Полове до села Пяски, стояли развёрнутые в боевой порядок танковые полки дивизии генерал-майора Мешанина.
Отдав донесение и доложив, что мне было приказано, Я отъехал, по указанию генерала, к танкам Т-34, выстроенным по опушке леса вдоль шоссе и по северной окраине села Пяски. Из Лешнюва по опушке и селу била немецкая артиллерия. Между танками бегал командир полка подполковник Волков, на котором, как мантия, болталась за спиной надетая на одно плечо кожаная куртка. Я слышал, как сопровождавший его майор, вероятно, командир батальона, упрашивал подполковника уйти из-под обстрела.
- Товарищ подполковник, я сам обойду и второй раз предупрежу. Зачем вам рисковать, ведь стреляют. Подполковник отмахивался от него, как от мухи:
- Э, дорогой, оставьте, - надо, чтобы перед атакой бойцы и командиры видели друг друга. Взаимная вера нужна, дорогой, спайка, любовь.
Подбежав к машине, он спросил выглядывавшего из люка командира:
- Живём весело?
- Весело! - отвечал тот.
- Добре, детка, добре. С тем же и с боя приехать. По сигналу атаки откройте такой огонь по своему участку, чтоб там и чертям жарко стало, а не то что немцам.
Меня поразило, как быстро изменилось выражение лица этого командира танка от нескольких слов, которые бросил ему с улыбкой подполковник. Минуту назад он выглянул из люка с той связанностью и осторожностью в движениях, по которым сразу чувствуется, что человек первый раз под огнём. Он смотрел в ту сторону, откуда стрелял противник, с явной растерянностью, вертя головой вслед каждому пролетавшему снаряду. А теперь он улыбался такой же искрящейся, счастливой улыбкой, что и командир полка, как будто эта улыбка перелетела с одного лица на другое. Высунувшись из башни по пояс, уверенно расправив плечи, козыряя командиру полка, он говорит:
- Есть, товарищ подполковник! Жду сигнала, - и уже вслед ему кричит: Я им такую жаровню устрою, что пусть только держатся. - Видимо, очень довольный своим ответом, он приказывает заряжающему: - Приготовь десяток снарядов для беглого!
Подполковник уже у следующего танка:
- Смотрите, не ловите зевака. После огонька чтоб вихрем перелетел мост и ворвался в Лешнюв, а там громи всё, что заметишь немецкое.
- Та, товарищ командир, то я з нетерплячкою жду сигнала уже цилу годину! - медленно отвечает ему младший лейтенант.
С удобством устроившись в башне, он наполовину высунулся из неё своим могучим торсом, чуть откинувшись назад, опираясь на согнутые в локтях руки, и, видимо, не обращал ни малейшего внимания на пролетающие снаряды. Рядом с ним во втором люке виднеется только маленькая головка заряжающего, поглядывающего снизу вверх на своего командира и строящего уморительные гримасы.