Вспомнишь растерянно выглядывавшего из танка начальника штаба дивизии, в поисках которого вечно мечутся связные, начальника дивизионной разведки, который никогда ничего не знает, что делается вокруг нас, и подумаешь: откуда такие жалкие курицы в стае орлов!
Успех, сопутствовавший нам всю первую половину дня, во второй половине его изменил нам. Остатки полков Болховитинова и Волкова во главе с Васильевым, вытеснившие было немцев из Пелчи на север, попали под фланговый удар немецких танков, наступавших со стороны Буды несколькими эшелонами, пошли в контратаку и понесли в ней очень тяжёлые потери. К вечеру Васильев стянул на опушку леса все уцелевшие танки. Сюда же подошёл с резервом и Попель.
Я посматриваю на Попеля и Васильева. Есть ли какая-нибудь опасность того, что наш план не будет выполнен? Это вопрос жизни или смерти всего отряда. Несмотря на тяжёлую неудачу, постигшую нас, на их лицах не видно и тени беспокойства. Мне кажется только, что Васильев выглядит как-то торжественнее, а Попель более сосредоточен, чем обычно. Они подготавливают последнюю, решительную атаку.
Танки выстроены в боевой порядок, а за ними в глубине опушки - пехота. Мы ждём, когда слева, из Буд, пойдут на нас по чистому полю немецкие танки, чтобы одним быстрым ударом на открытом месте разгромить их и вырваться из сжавшегося кольца на маршрут намеченного рейда. Солнце уже склоняется к закату, а немцы всё медлят. В эти минуты томительного ожидания узнаем о гибели Волкова. Он убит случайным снарядом во время рекогносцировки, когда с биноклем у глаз наблюдал за перегруппировкой немцев. Это печальное известие делает ожидание боя еще более тягостным. Наконец, с северной стороны, из-за Пелчи, доносится оглушительный орудийный гул, и ему откликается такой же гул с юга. Перед нашей опушкой земля поднимается в воздух, падает, и в лучах заходящего солнца кажется, что это с неба падают кровавые потоки.
- По пустому месту бьют, для страха! - ободряет меня Никитин.
Нет, это не для страха, это заградительный огонь против нашей атаки. Вон под прикрытием его с обеих сторон вышли немецкие танки. Немецкая артиллерия переносит огонь в глубь леса.
- Вот она, последняя и решительная, - с торжественностью говорит Васильев, взбираясь на танк, и даёт сигнал: "Сбор командиров - ко мне".
Не знаю, кажется ли мне это сейчас, когда страшное совершилось, или действительно мое сердце тогда сжалось в тоскливом предчувствии его.
- Николай Кириллович, - впервые при мне Васильев назвал Попеля по имени и отчеству, - хочу не только задачу поставить, хочу говорить с теми, кто, может быть, не вернётся.
- Говорите, - тихо сказал Попель, и я, услышав в его голосе необычную интонацию, подумал: "Как хорошо, что все мы всем своим существом понимаем друг друга!"
От дальних машин к группе, обступившей танк комдива, спешат и танкисты и пехотинцы. Стройная фигура Васильева, затянутая в чёрную кожаную форму танкиста, точно срастается с башней. С флажками в руке, простёртой к угрюм о несущейся на нас лаве немецких танков, с головой, устремлённой вперёд, точно всматривающейся во врага, озарённый последними лучами солнца, - таким я буду помнить его всю жизнь.
- Танкисты! - раздаётся его сильный и ровный голос. - Смотрите, вот он, враг, который идёт поработить советский народ. Честь отчизны - наша честь. В этот решительный час постоим за неё, как стояли наши отцы. За наше правое дело! Ура тому, кем славится наша жизнь!
- Товарищу Сталину, - подхватывает Попель, оказавшийся уже рядом с Васильевым.
- Ура! - кричим мы снизу.
Эхо нашего могучего "ура!" катится по ровному полю навстречу наступающему врагу.
Бежим к машинам. Кто-то на бегу кричит:
- Ура нашим командирам! - и снова перекатывается далеко-далеко боевой клич русских людей.
Слышишь ли ты нас, Родина?..
Васильев ведёт в центре боевого порядка три последних КВ. Попель опять на Т-34 - где-то на фланге. Наш танк идёт впритирку к корме KB Васильева, который держит курс на запад в обход села Пелча по чистому полю.
Частый огонь противника напоминает дробь барабанов. Я смотрю в перископ и вижу подымающиеся при разрывах и оседающие тучи земли и немецкие танки. Они катятся строгими рядами, ведя за собой пехоту. Куда ни поверну свой перископ, всюду - немецкие танки. Полукольцом с севера и на юг оцепили они нас.
"Вперёд! Вперёд!" - сигналит комдив, и его машина резко вырывается из строя. Танки летят за ним на предельной скорости. Только тонкостенные Т-28, намеренно отстав, ведут огонь с коротких остановок.
KB Васильева, застывая на миг, бьёт в упор по встречной лавине. Бью и я из-за его кормы и сразу вижу результат первого выстрела. Трудно промахнуться на пятьсот метров.
С башни KB, с его бортов сыплются искры, снаряд за снарядом попадают в него, отскакивают, как горох, от стенки. Один немецкий танк, вырвавшись вперёд, мчится на Васильева. Комдив не тратит на него снаряда, таранит дерзкого носом. С немецкого танка сваливается башня.
Теперь все KB жмутся к Васильеву. Приподымается крышка люка, показывается его голова, взмах флажками - сигнал "Вперёд!" В то же мгновение пучок ослепительных искр отскакивает от его башни, вслед за ним второй - от левого борта. Танк вздрагивает и замирает. Из полуоткрытого люка свечой вырывается в небо пламя. Не веря перископу, выглядываю из башни и не хочу верить самому себе: KB весь в огне. Из люков никто не показывается. Жду С замершим сердцем: вот-вот сейчас покажется голова Васильева. Нет, не показывается. Ясно, всё кончено, и всё-таки я не верю этому. Вспыхивает ещё один КВ. Да что это это? Почему вдруг они горят? Отворачиваю перископ в сторону от танка Васильева. На высотке у села видны длинноствольные пушки. "Зенитки! - мелькает догадка. - Вот кто только мог пробить KB!"
Припадаю к прицелу... В глаза ударяет пламя, в голове звенит, звенит. Не могу сдвинуться с места. Почему вдруг моё тело стало таким тяжёлым?
Кто-то тянет меня вверх, на воздух, потом волочит по земле... С трудом поднимаю веки. Я - в окопе, голова лежит на чьём-то теле. Скашиваю глаза: на засыпанном землёй лице дико торчат очки с одним треснувшим стёклышком. "Профессор!" - вспоминаю.
Где-то сзади над головой непереносимо громко, раз за разом, стреляют пушки, каждый выстрел отзывается в теле страшной, глухой болью, слышатся чьи-то знакомые голоса.
- Жив! - говорит Никитин.
"Васильев жив!" - думаю я и окончательно прихожу в себя. Вижу старшину Ворона, перевязывающего своё залитое кровью лицо. Догадываюсь, что нахожусь на батарее Новикова. Подоткнув бинты, Ворон припадает к рукоятке танкового пулемёта и по кому-то стреляет короткими очередями.
Через окоп быстро перескакивают одиночные бойцы, кругом часто рвутся снаряды, и где-то внизу ревут и визжат моторы. "Неужели немецкие танки!" думаю я и стараюсь поднять голову, выглянуть из окопа.
Недалеко в сизой тени вечернего леса горит немецкий танк, подальше, в стороне, горят ещё четыре танка. Сквозь грохот выстрелов и разрывов слышу команду Новикова:
Каждому орудию вести огонь за батарею! Прямой наводкой! По фашистской нечисти, огонь! - и огонь батареи сливался в один сплошной гул.
"Но где же Никитин? Я ведь слышал его голос. Где же Васильев?" - думаю. Оказывается, Никитин рядом со мной, в окопе.
- Живы? - улыбается он.
Уже потом я узнал, что после гибели Васильева наши танки, продолжая вести неравный бой, загнали немцев обратно в лес к Будам и в Пелчу. Но от выполнения дальнейшей задачи пришлось отказаться: слишком мало осталось у нас танков. Собрав безмашинных танкистов и пехоту, Попель отвёл их в лес под прикрытие батареи Новикова. С ними и пошли Никитин и Гадючка, вынося меня с поля боя. По пути их застигнул артналёт, и они укрылись в окопе Ворона.
Вой моторов становится всё ближе. Никитин и Гадючка, не говоря ни слова, подхватывают меня вдруг под руки и волокут в лес.
Сильная встряска и на этот раз подействовала на меня оживляюще. Почувствовав, что ноги мои твёрдо упираются в землю, я вырвался и побежал самостоятельно. Навстречу нам промчалось несколько средних и лёгких танков, посланных Попелем на помощь Новикову, отбивавшему уже вторую атаку немецких танков,