Наши! - подскочив от радости, крикнул Никитин, слушавший во вторые наушники.
- Конечно, наши! - уверенно сказал я, так как знал, что "лев" позывной нашего корпуса.
Ведущей рации я не слышал, но по ответам "орла" понял, что какое-то подразделение танков тоже выходит из окружения. Очевидно, оно было послано кого-то разыскивать, так как "орел" сообщал, что "Васю" он не нашел, оставил свои пять коробок и пробивается с боями к "Тане", что, вероятно, означало к Тарнополю.
"Нет, хоть позывные рации и наши, но корпус этот не наш", - решил я, дослушав передачу до конца.
Все-таки мы напали на след нашего корпуса. Это был KB резерва корпусной разведки, одиноко стоящий на обочине дороги, не подавая никаких признаков жизни, но во всей своей грозной боевой мощи. В свете зарницы, полыхавшей всю ночь, мы сразу узнали его по высокой башне с лесенкой. Таких машин у нас только две, и обе в корпусной разведке. Трудно было поверить, что экипаж спит в машине, хотя казалось, что это так. Вернее было предположить, что из-за отсутствия горючего экипаж заминировал танк и покинул его. Но, опустив фонарик, я увидел на земле труп танкиста. Неподалеку от него мы обнаружили трупы и остальных членов экипажа и несколько коробок от дымовых шашек. Теперь ясно было, что здесь произошло. Я представляю картину схватки, в которую вступил этот Илья Муромец, прикрывавший отход корпуса, с немецкими танками, наседавшими на него, как моськи на слона. Снаряды немцев оставляли на его броне только вмятины. Я насчитал их больше двух десятков. О действии снарядов KB свидетельствовали четыре разбитых средних немецких танка, стоявшие поодаль от него.
Судя по состоянию трупов, эта схватка произошла два дня назад. Корпусная разведка должна была действовать в арьергарде. Значит, корпус уже где-то далеко.
В боевом отделении KB оказалась толовая мина. Никитин поджег шнур, бросил пару гранат, и мы продолжали путь.
Вскоре я опять услышал "орла". Он шёл на новый рубеж. Не имея корпусного кода, я не мог определить, куда он идёт. Понял только, что в Мшанцах немцы, и он разгоняет их. Мысленно поблагодарив "орла" за такие ценные для нас сведения, я нашёл этот пункт на карте.
Посоветовавшись с Кривулей, мы решили не идти к "орлу", а придерживаться своего маршрута, параллельного его движению.
- Пусть этот орёл шумит там, а мы проскочим тишком, - резюмировал наше решение Кривуля.
До нас уже стал доноситься орудийный гул. Часа через три хода мы увидели, что приближающиеся вспышки выстрелов в основном группируются правее и левее нашего направления.
- Ото праворуч блыскае немец у села Чистулув, а ливоруч - у Лозова, сказал Игнат, когда мы остановились у какого-то холмика, чтобы осмотреться и приготовиться к прорыву через линию фронта. - Возьмём серединкой и яром выскочим до зализницы, - предложил он.
Впереди был небольшой хутор. Мы решили обойти его оврагом, как только появится утренний туман. Гул выстрелов правее и левее нас редел. Оба экипажа, стоя у своих машин, смотрели в сторону Тарнополя, где в черноте ночи мигало что-то светлое, должно быть далекие вспышки огня, бессильные прорезать тьму. Все молчали, точно на каком-то торжестве. Раненые тоже поглядывали с танков вперёд. Кто мог, готовился использовать винтовку или гранату.
Утренняя заря не обманула нашего ожидания. С появлением её на восточной черте горизонта овраг стал наполняться туманом. При заводке танков Гадючка показал всё своё мастерство. Я не думал, что можно так тихо завести мотор БТ-7, как сделал это он. С мокрыми шинелями на выхлопных трубах и затемнёнными стоп-фонарями наши танки осторожно продвигались извилистым оврагом.
Сначала шли мы в густом тумане, и по сторонам ничего не было видно, потом, следуя извилинами оврага, поднялись выше, туман поредел, и в нём смутно вырисовывались вверху над оврагом крыша дома и какая-то вышка. У края оврага замаячила человеческая фигура. На донесшийся к нам вниз оклик Игнат ответил по-немецки: "Нейн". Повернувшись ко мне, он тихо сказал:
- То я с нимцами балакал.
Его ответ, конечно, не обманул немцев. По гребню забегали, закричали:
- Хальт! Хальт!
Не отвечая на крики, мы медленно продвигались вперёд, к спасительному повороту оврага. Захлопали винтовочные выстрелы, пронеслась красная, огненная трасса снаряда. Но мы уже снова опускались вниз, в густой туман. Огненная трасса уткнулась в крутой скат. При разрыве снаряда я с радостью подумал: "Высоко, не достанут".
Но все-таки этот выстрел подстегнул меня, как кнут.
- Третью, полный газ! - крикнул я Гадючке, забыв, что хотел тихо выйти из оврага, чтобы внезапно с огнём пронестись над немецкими окопами, которые, как я думал, должны быть за хутором.
Машина запрыгала на ухабах и рытвинах оврага. Почти рядом, обгоняя нас, мчался танк Кривули. В рёве моторов я услыхал стук пулемёта и чей-то крик на корме танка. И опять только привычный шум. Машина время от времени отрывается от земли, несётся, оглушая нас своим воем во мгле тумана, до краев заполнявшего овраг. Меня швыряет от стенки к стенке, я упираюсь руками в башню и думаю с мольбою в душе: "Только бы в яму не попасть".
В это время раздались крики на корме танка:
- Стой! Стой!
Я понял, что кто-то из раненых свалился за борт. Остановив машину, мы выскочили из неё всем экипажем. Кривуля тоже остановил свой танк, подъехал борт к борту и, развернув башню пушкой назад, приготовился прикрывать нас огнём, хотя дальше кормы машины ничего не мог видеть в тумане.
Подняв упавшего, мы убедились, что он уже мёртвый - пуля пробила ему голову. Среди раненых на танке оказался ещё один убитый и одного слегка задело пулей.
Стрельба затихла. Вокруг незаметно было никаких признаков фронта. Вдруг над нами просвистели один за другим два снаряда.
- Наши бьют! - закричал Кривуля из башни своей машины так громко и радостно, что Никитин схватил меня за руку и мы с ним замерли, не понимая, что произошло.
Смысл его слов дошёл до нас только после того, как мы услышали ленивый оклик:
- Кто идёт? Стоп!
Этот оклик покрыл раскатистый хохот Кривули.
- Вот так Егор вскочил на бугор! - смеялся Кривуля. - Спрашиваешь: "Кто идёт", а тут, брат, давно уже проехали.
Все сразу поняли, что мы миновали немецкую передовую линию, и на шутку Кривули ответили дружным, весёлым, из души вырвавшимся смехом.
При повторном оклике, в котором чувствовалось, что человек выполняет только скучную формальность, я, смеясь, спросил:
- Эй, что вы там делаете наверху?
- Как что - оборону держим! - ответил тот. Этот ответ вызвал ещё более дружный взрыв смеха.
- Хороша оборона! - сказал уже со злостью Кривуля, выскочивший из своей башни.
Оставив Кривулю у машин, я поднялся наверх и пошёл с этим бойцом на командный пункт его батальона. Я надеялся там уточнить обстановку - и выяснить, какой дорогой ехать в город, чтобы не наскочить на минное поле.
Командира батальона я застал на склоне высотки сидящим в окопчике глубиной по колено. Он, видимо, боролся с одолевавшим его сном. Остальное батальонное начальство спало в таких же маленьких окопчиках, которых на склоне этой высотки было с десяток.
- А, танкисты! Значит, воевать будем, а то я думал уже откатываться дальше, - обрадовался комбат, увидев меня.
Узнав, что мы пробились с ранеными из-под Дубно и направляемся в Тарнополь, разыскиваем штаб корпуса, он разочарованно махнул рукой:
- Какой тут вам штаб корпуса, когда я, комбат, три дня не знаю, где штаб нашего полка.
На мой вопрос о минных полях, он ответил, усмехнувшись:
- Можете спокойно ехать, никаких мин нет.
Мне не понравился тон этого комбата, и я сказал, что мы могли спокойно проехать его передний край, если бы не пришлось остановиться, чтобы подобрать упавшего с танка, - никто даже не выстрелил.
- Ну и что ж из того? - сказал он. - Сейчас по оврагам заслоны не нужны. Сейчас оврагами ходят только наши, а немец ездит на машинах по дорогам. Его и арканом не затянешь в овраг. Да и при чём тут овраг, когда справа от меня до самой железной дороги ни одного солдата нет. Вчера была там рота, но к вечеру ушла прикрывать шоссе на Проскуров.