В Москву из дальней Монголии прибыл известный путешественник, открывший в пустыне Гоби мертвый город Хара-Хото - Петр Константинович Козлов. Он передал в журнал "Всемирный следопыт" свой очерк об этом путешествии. Заведующий редакцией Владимир Алексеевич Попов заказал моему брату этот очерк иллюстрировать, притом сверхсрочно.
У Владимира сразу возникло несколько вопросов к Козлову, а тот куда-то пропал. Владимир сказал мне:
- Докажи, что ты не бездельник. К вечеру найди Козлова.
Он посоветовал его искать в квартирах по флигелям старого здания университета, где жили тогда многие профессора.
Провожая меня, мать сказала:
- Не осрамись. Найди во что бы то ни стало.
И я понял, что должен в лепешку разбиться, а Козлова найти, хотя задача отыскать человека, в Москве не прописанного, являлась труднейшей.
Должно быть, вид у меня был очень жалкий, когда я звонил подряд во все профессорские квартиры. Не сами маститые ученые, а их жены выходили в прихожие и принимали во мне живейшее участие. Они мне советовали обратиться туда-то и туда-то, давали различные адреса. Я шагал по Москве, ездил зайцем в трамваях, и все безрезультатно. К вечеру, усталый и голодный, в полном отчаянье, я приплелся домой.
Оказалось, что искать Козлова не нужно: он сам пришел в редакцию "Всемирного следопыта" как раз тогда, когда там был Владимир. Они встретились, и Владимир получил от него необходимые сведения для своих рисунков к очерку. Таким образом, можно было считать, что я испытание выдержал.
Владимир решил меня приспособить в качестве своего подмастерья. Иллюстрируя очерки, связанные с путешествиями, он постоянно сталкивался с необходимостью чертить карты. Одно дело создавать рисунки с человечками, со зверями, с пейзажами, с пароходами. А рыться в атласах, аккуратно чертить контуры со многими названиями было ему скучно; и на такое дело он терял массу времени.
- Ты будешь чертить карты, а я тебе буду за них платить по три рубля за штуку,- сказал он мне.
Но в свое время в школе преподаватель черчения меня осрамил перед всем классом, и за меня выполнял чертежи мой приятель Шура Соколов. Словом, чертить я совсем не умел.
Владимир дал мне тушь, перышки, линейку, угольник, кусок ватмана. Карта требовалась простенькая, не больше десятка названий, в углу стрелка Север Юг. Но сколько же я над ней пыхтел! Мать ко мне подходила, шептала:
- Добейся во что бы то ни стало!
Я чертил, нес Владимиру, он меня бранил, браковал мою мазню, заставлял чертить еще и еще, наконец оставил карту на столе вместе со своими рисунками. А через день он вручил мне зелененькую трешку. И пошло! Уже через месяц, не из рук брата Владимира, а самостоятельно - из кассы издательств, я стал получать деньги за те чертежи и карты, которые мне заказывали в редакциях журналов "Пионер", "Знание - сила", "Дружные ребята". Я чертил карты также для журнала "Вожатый" и для газеты "Пионерская правда", в которых Владимир сотрудничал редко.
В каждом из этих журналов было по три-четыре сотрудника, все больше молодежь, веселые комсомольцы-энтузиасты. Запомнилась рослая фигура красивого, кудрявого еврея - редактора "Пионера" Боба Ивантера, впоследствии погибшего на войне. В "Пионерской правде" редактором была пожилая скромная женщина, участница гражданской войны Вера Николаевна Лядова. Она ко мне очень хорошо относилась, случалось, расспрашивала меня - что я делаю, советовала учиться дальше. Вместе с мужем-наркомом она погибла, как у нас принято говорить, "в годы культа личности".
Я видел, с каким доброжелательством относились молодые сотрудники журналов к моему брату, встречали его с улыбками, смеялись над его остротами. Стоило ему прийти, как со всех сторон они сбегались, окружали тот стол, на котором он раскладывал свои рисунки, восхищались ими. И я гордился Владимиром, которого везде любили и ценили.
5.
Во "Всемирном следопыте" обстановка была совсем иная. Ответственным редактором журнала являлся директор издательства "Зиф", хромой и без одной руки поэт и большевик Владимир Иванович Нарбут. Никто из посетителей "Следопыта" его никогда не видел, ему носили подписывать готовый макет журнала в кабинет, и все. Он также погиб "в годы культа личности".
Душою журнала был заведующий редакцией Владимир Алексеевич Попов, сокращенно Вап, о котором я кое-что успел рассказать. Я немало наслушался о его строгости, и потому у меня коленки затряслись, когда Владимир мне сказал, что Попов пожелал увидеть меня, чертившего для его журнала карты. И пока я шел вместе с Владимиром на Кузнецкий мост, № 13 (теперь № 19), коленки мои продолжали трястись.
В первой комнате редакции вдоль стен сидело несколько посетителей. За маленьким столиком ютился секретарь и единственный сотрудник редакции Александр Захарович Сокольский. Стояла тишина. Посетители молчали, даже брат Владимир прикусил язык. Изредка то один, то другой поднимал голову и поглядывал на дверь, на которой висела табличка "Зав. редакцией". Первую комнату прозвали "чистилищем", а вторую, в зависимости от того, как решалась судьба посетителя, называли либо "раем", либо "адом".
Наконец заветная дверь открылась. Кто-то хмурый быстро выскочил из-за нее и, ни на кого не глядя, промчался мимо нас, размахивая туго набитым портфелем. Очевидно, его рукопись была забракована.
На пороге предстал плотный пожилой мужчина с брюшком, в круглых очках, с усиками над плотно сжатыми губами, одетый в темный добротный костюм, с темным галстуком на белой рубашке. Владимир так меня настращал перед встречей со всесильным зав. редакцией, что я смотрел на Вапа как на божество.
Молчаливым жестом он поманил за полуоткрытую дверь жалкого старичка ребусника, который в те годы таскался по редакциям журналов, всюду подсовывая шарады и ребусы и которого впоследствии очень похоже обессмертили Ильф и Петров в "Двенадцати стульях".
Вскоре старичок вышел сияющий, со словами:
- Принял. Теперь туфли жене обеспечены. Только велел деревья переделать, говорит, на кочаны капусты похожи.
Он попросил у Сокольского тушь и перышко и тут же, на подоконнике, стал копаться со своим ребусом.
Заветная дверь вновь отворилась. И опять предстал на ее пороге Вап. Тем же молчаливым жестом он пригласил в свой кабинет Владимира. Я остался, трепеща от страха. Через несколько минут дверь опять отворилась, выглянула голова Владимира.