Ежедневно утром приходит Виктор и еще более возбуждает меня своими рассказами. Виктор очень характерный парень. Длинноногий, длинноволосый, с носом, распухшим сверх всякого приличия, он входит в комнату и в несколько минут ставит ее вверх дном.
Он очень любит неожиданные эффекты и категорические заявления. Говорит отрывисто.
Сейчас он ничего не делает.
Утром он является, спорит или ругается со мной или с Глебом, начинается возня, и мрачный Антон материт и проклинает нас своим хриплым голосом.
"Вы выйдете из Анучино, - объясняет мне Виктор мою дорогу, - пройдете Н.Варваровку, ночуете и Ст.Варваровке. Утром идете на заставу (она на корейских фанзах), а оттуда - через тайгу на Кленовку. По тайге 45 верст. 46 переправ - вброд. В тайге много тигров - смотрите в оба!"
"Тигра - что, это ничего", - вставляет реплику наш хозяин, толстый, патриархального вида старик. - А вот двуногие тигры - это хуже!"
"О, да! - подхватывает Виктор. - На Кленовской тропе много перебили народу. Начальника корейского отряда... залпом. Врача убили..."
Эти рассказы приводят меня буквально в экстаз.
Вечером, ложась спать, Антон рассказал мне одну историю.
Трое наших ребят шли вечером по дороге. Дело было в Приханкайском крае, в местности, часто посещаемой и партизанами и каппелями.
Внезапно они видят двух всадников. Двое из них бросаются в кусты, один, растерявшись, остался на дороге.
Всадники захватили его. На другой день он был найден зарубленный шашками на берегу реки.
Оказалось впоследствии, что всадники были партизаны и убили его потому, что тот, не веря им, молчал на все расспросы.
12-го я ушел из Анучино.
Я пожал руку Антону и Ногайцеву и двинулся в путь, одушевленный мыслью о тиграх, медведях и 46-ти переправах.
Но...
Пройдя Н.Варваровку, я начал приходить к выводу, что на мне, во-первых, не улы, а сапоги, и, во-вторых, не китайские, а испанские, имевшие широкое употребление в доброе старое время в обиходе испанской инквизиции. Несмотря на все мое уважение к старине, я начал морщиться и стонать, сопровождая каждый свой шаг ругательствами и проклятиями, которые шокировали бы даже флегматичную лошадь Антона.
С самыми мрачными мыслями я вошел в Ст.Варваровку, проклиная все Облбюро в целом и каждого по отдельности за то, что ими был упущен случай достать мне ичиги.
Когда я снял улы, я ужаснулся. Портянки были в крови, ноги в ранах, а большой ноготь левой ноги стремился к сепаратизму, как сказал бы Глеб.
Из Ст.Варваровки я вышел с рассветом.
Грудастая баба напоила меня молоком (не подумайте дурного: из кувшина). Свежий воздух и красоты природы настроили меня на самый бесшабашный лад. Ноги были приведены в относительный порядок, и китайские улы не слишком проявляли свои национальные особенности.
Шел я долго. На начерченном Виктором плане значилось, что я встречу заставу. Я наивно полагал, что на обязанностях заставы лежит встречать всех проходящих. Позднее я убедился, что нужно обладать исключительными способностями, чтобы разыскивать здешние заставы.
Повторяю, шел долго - верст восемь.
Внезапно дорогу пересекает река.
Решив, что это первая из 46-ти переправ, я храбро влезаю в воду, мокну по пояс и направляюсь дальше, орошая дорогу обильными потоками воды. Несмотря на прелесть новизны, нахожу, что ощущение отвратительное.
По дороге встречаю корейцев.
- Эта дорога идет в Кленовку?
Утвердительно кивают головами.
- Далеко до заставы?
К моему ужасу, объясняют, что заставы здесь нет, а дальше будет русская деревня - Виноградовка.
Волосы заерзали у меня на голове.
- Так это дорога на Сучан?!
Радостные кивки головами.
Я разражаюсь проклятиями.
- Клинока - туда ходи!
Опять лезу в реку, решая, что у меня будет 48 переправ.
Снова встречаю фанзу. На циновке лежит кореец и курит.
- Где дорога на Кленовку?
- Я снай! - улыбается кореец.
- Эта дорога на Кленовку?
Улыбка еще шире.
- Я снай!
- Да черт возьми! Кленовка - куда ходи?
Очевидно, он понял.
- Клинока - туда ходи!
Коричневая рука описывает в воздухе полукруг в 90 градусов.
Чувствуя, что мои симпатии к азиатам подвергаются слишком сильным испытаниям, я повертываюсь и иду наугад обратно.
Что мне делать? Солнце уже высоко, прогулка в 16 верст порядком утомила меня, а впереди еще 35 верст по тайге!
Наконец встречаю русского парня. Оказывается, заставу я прошел давным-давно.
- Ты один идешь?
- Один. А что?
- А не боишься - тигра задавит?
Я внушительно кашляю и принимаю величественную позу, насколько это возможно при моем ободранном, мокром костюме.
Тайга произвела на меня самое сильное впечатление.
Карабкаюсь по горам, мокну в реках, балансирую на бревнах.
Темнеет. Дохожу до разрушенной печки и решаю, что volens nolens, а мне придется ночевать в тайге.
На недостаток стиля я не мог пожаловаться. Но мокрые брюки и пустой желудок самым категорическим образом протестуют против прелестей такого первобытного ночлега.
Но делать нечего. Вокруг окончательно темно. Я дохожу до переправы, развожу костер, обсыхаю и закуриваю.
Маленькое развлечение: убиваю змею.
Я сидел у костра и дремал.
Внезапно вздрагиваю и оглядываюсь. В кустах, сажнях в пяти от меня подозрительный шорох.
Сижу и слушаю. Шорох повторяется в правой стороне, ближе.
- Что за черт? Неужели тигры?
Я ничего не имел бы против встретить тигра днем. Но в темноте, когда ничего не видно, встреча с тигром не обещала ничего хорошего.
Определенно кто-то ходит вокруг. Вспомнив рассказы Виктора о пугливости тигров, я бросаю камень по направлению звуков и ору что-то страшное во всю силу своих легких.
Несколько минут тихо.
И вдруг...
Самое настоящее рычание!
Правда, довольно тихое. Шорох удаляется, и все стихает.
Несмотря на стиль, эта сцена наводит меня на неутешительные размышления. Стоит мне задремать, костер погаснет, и тигры меня слопают как бутерброд.
А спать страшно хочется!
Первое время принимаю все предосторожности. Идя за хворостом, держу винтовку наготове, оглядываюсь, опасаясь наступить на какого-нибудь полосатого хищника. Потом снова начинаю дремать.
Опять! На этот раз шорох ближе, прямо напротив меня. Слышно, как ломаются сухие ветки, шуршат листья; несколько минут тихо, а потом опять.
Я решил ретироваться на дерево. Если тигр, думал я, попробует прыгнуть, то ему помешают ветки, если полезет на дерево, то при свете костра я без труда застрелю его.
На дереве я сидел с полчаса. Сомнений не оставалось - это тигр. Я ясно слышал по временам его мягкие шаги вокруг. Наконец я не выдержал.
Положив винтовку на ветку, я прицелился по направлению звуков и выстрелил.
Сначала я ничего не слышал. Спустя минуту я услышал шум, но уже далеко, сажнях в тридцати.
Я подождал, слез с дерева и просидел до рассвета у костра.
В Кленовку я пришел часов в 10 утра.
Остановился у какой-то добродушной старушки. Пообедав, я разулся и завалился спать.
Часов через пять я почувствовал, что она меня расталкивает.
Дело в том, что отряд Топоркова ушел из деревни и у жителей сложилось единодушное мнение, что в деревню войдут каппелевцы.
- Ты, хлопчик, пийдешь до заимок, - уговаривала меня хозяйка. - Там и ночуй.
- Почтеннейшая, - убеждал я ее, - это плод вашего расстроенного воображения. Каппелевцы не могут прийти в деревню.
Из долгого опыта я вывел заключение, что лучше всего можно переспорить крестьян, говоря непонятным языком.
- Почему не придут?
- Потому что для оккупации деревни нужна соответствующая дислокация частей противника.
Но на упрямую старуху ничего не действовало.
- Самы ж партизаны баяли, что придут белые. Дывысь: с сопцы застава ушла.
Дыму на сопке, где у костра сидела застава, действительно не было.
Между тем старуха энергично принялась выживать меня из хаты. Видя, что мне так или иначе, а придется выселяться, я решил шантажировать старицу своим положением: