— Коровенке, что ль? — дурашливо спросил Науменко.
— Типун тебе! — испугался Петро. — О войне я!
А у горцев был свой разговор.
— Ты, Мурат, и вправду по-ихнему научился? — спросил Идрис.
— Ага! — загордился другом Пиши. — Сколько на земле людей есть, с любым Мурат поговорить может!
— По-германски Франц научил, — вспомнил Мурат. — Немец, друг мой...
— Ишь, немец у него друг! — встрепенулся Науменко.
— Мурат, а вы с Пиши не Франца твоего приволокли? — спросил невинным тоном Халит. — Того, с броневика?
— Не-ет, это не Франц, — вскинул глаза на татарина Мурат.
— А когда они в атаку шли, ты не в своего дружка-немца стрелял? — опять спросил Халит.
Точно кто подбросил Мурата, сверкнув глазами, он выдернул кинжал из ножен, подскочил к татарину. Встрепенулись казаки и горцы. Науменко злорадно и жадно уставился на Мурата и Халита:
— Эге, пошла потеха!
Халит продолжал чинить шинель. Не встревожился он и тогда, когда к его подбородку прикоснулось острие кинжала, которым горец повернул его лицо в свою сторону, чтобы посмотреть в упор в глаза.
— Ты откуда знаешь, о чем я думаю? — хмуро спросил Мурат.
— Ты про шутку, Мурат? — скосил глаза на притихших в ожидании дальнейших событий солдат Халит.
— Тебе — шутка, а мне не шутка, — с укоризной промолвил Мурат и доверительно сказал: — Вот я третий год воюю и все время боюсь Франца убить. Я с ним столько лет вместе был. Он мне брат!
— А если брат, зачем в него стреляешь? — усмехнулся татарин. — Может, ты у Франца отнять что хочешь?
— Чего отнять? — недоуменно развел руками Мурат.
— Ну, землю, — пояснил Халит.
— Откуда у Франца земля? — невесело засмеялся Мурат. — Ничего нет у него. Одна смерть была у нас на всех. И радость одна. А теперь Франц — там, Николай — не знаю где, я — тут... Стреляем! Друг в друга!.. А ты шутишь... Плохая шутка, — и задвинул кинжал в ножны.
Петро облегченно вздохнул, радостно протянул кисет казакам:
— Эй, закуривай все, братцы!
Науменко развернул бумажку, собираясь оторвать от нее клочок на цигарку, зашевелил губами, читая текст:
— «Граждане и солдаты! Война есть зло, выгодная эксплуататорам... » — он с прищуром посмотрел на Петро. — Ишь ты... Где взял?
— Ты, Науменко, мимо пройдешь, а я подниму, — довольный, ответил Петро. — Я хозяйственный. Вот и накопил...
Мурат уселся рядом с Сафаром, вытащил трубку. Сафар показал ему на Науменко.
— Этот гяур хотел, чтобы ты кинжал вонзил в Халита. Казаки всегда рады, когда мы друг друга убиваем. Нам надо крепко за кинжал держаться, — убежденно говорил он.
Потянувшийся было к его цигарке Мурат отнял руку. Знакомые мысли у этого Сафара. Раньше и он, Мурат, так думал. Как объяснить ему, что он не прав? Рассказать про Николая, Франца, Хуана, Педро?.. Поймет ли? Слова бессильны, и зрение тоже... Мурат порывисто встал и, держа в вытянутой руке трубку, направился к казакам. Шел он медленно и спокойно, хотя видел, как настороженно уставились на него казаки, а рука Науменко легла на эфес шашки. В блиндаже воцарилась тяжелая тишина, грозящая опасным взрывом недобрых страстей. Никто — ни горцы, ни казаки — не мог понять, чего хочет Мурат. Пиши привстал с разложенной на полу бурки, схватился за кинжал и замер, готовый в любую минуту сделать резкий бросок на помощь другу-земляку. Но зачем он идет к гяурам?
Мурат будто не замечал ни недоуменных взглядов, ни напряжения. И направился он не к кому-нибудь, а напрямик к Петро, к тому, кто сегодня ударил его. И пусть казак смотрит на него исподлобья, все равно он подойдет именно к нему. Не поймет? Значит, опять драка? Мурат приблизился к Петро, остановился и жестом показал, что желает прикурить трубку от его самокрутки.
Горцы были ошарашены, оскорблены. Они курят, а он за огнем направился к недругам? Почему? Поразились и казаки. Науменко смотрел на горца как-то сбоку. Петро от потрясения онемел, оглянулся на своих, ожидая от них подсказки, как поступить ему: уважить или отказать. А Мурат не стал ждать, что решит казак. Он уверенно взял его руку, в которой была зажата самокрутка, подтянул к себе, прикурил и в знак благодарности дружески хлопнул Петро по плечу.
Сафар от негодования побледнел. Он вскочил на ноги, выхватил из одного кармана спички, из другого кремень, бросил их к ногам возвращающегося Мурата, резко закричал:
— Огонь был нужен, осетин? На! Курить хочешь? Вот! — на пол полетел и его кисет.
Мурат обвел глазами горцев, среди которых только один Халит улыбнулся ему подбадривающе, а остальные смотрели враждебно и вопросительно. Даже Пиши не одобрял его поступка. Но это не смутило Мурата. Он нагнулся, подобрал с пола спички, кремень и кисет...