Глава 56
Дверь за Кетоевым и тренером захлопнулась, и я наконец-то остался один. Я посмотрел на часы — до начала партии оставалось два часа. Надо было настраиваться на игру, отвлечься от всех забот, думать только о сопернике, вспомнить любимые им дебюты, манеру игры, предпочитаемые им в миттельшпиле и эндшпиле позиции. Мы с Петром Георгиевичем понимали, что необходимо завлечь Тросина в непривычные для него схемы, чтобы он уже за доской искал верные варианты. Надо заставить его все пять часов усиленно работать, рассчитывать множество вариантов. В сложной, асимметричной игре он может потерять нить стратегической борьбы — и тогда бери его голыми руками... Но навязать такую схватку можно при одном условии: моя голова должна быть ясной, чтобы легко считалось и был соответствующий настрой на жестокий прессинг по всей доске...
А у меня сейчас сумбур в голове. Петр Георгиевич считал, что поездка с Борисом поможет отвлечься, освежить голову. Но он не учел, что встреча с другом детства всколыхнет во мне далекие и тяжелые воспоминания, вызовет бурю в душе. Беседа с ним, откровенный обмен мнениями тоже сослужили плохую службу: появилась горечь от мысли, что жизнь наша всецело подвержена прихотям тех, кто вскарабкался ввысь, во властные структуры... Не до шахмат...
Я прилег на диван. Вздремнуть бы. Если не удастся вернуть душевный покой — не смогу отдаться полностью игре. Я закрыл глаза, но мысли, образы, навеянные воспоминаниями и долгим разговором с Борисом, продолжали терзать меня... Я гнал их от себя, умолял уйти, но они стучались ко мне с новой силой... Я открыл глаза. Стук продолжался. Стук в дверь... Я сел на диване, хрипло произнес:
— Войдите.
— Да открой же дверь, — послышался голос Петра Георгиевича.
Он вошел подтянутый, уверенный в себе и во мне, коротко бросил:
— Пора!..
Пора... Пора... Да, да, уже пора... Впереди главная партия жизни... Она покажет, зря я прожил жизнь или нет... Она докажет, кто из нас прав: я или Борис... Я должен сегодня выложиться до конца: все знания, опыт, волю, фантазию должен вложить в эту партию с Тросиным. И выиграть... Выиграть!.. Перед глазами встала шахматная доска. Я явственно увидел, как рука Тросина двигает вперед на две клетки ферзевую пешку. И я знал, как отвечу: ходом коня же-восемь на поле эф-шесть. Да, я изберу староиндийскую защиту!.. Я навяжу тебе, Тросин, сложнейшую игру, я буду с каждым ходом обострять позицию, вызову вихрь комбинаций. Я не дам тебе ни минуты покоя, Тросин, все, чему я научился, все, что познал в шахматах, я сегодня продемонстрирую...
В дверь постучали — осторожно, стеснительно...
— Войдите, — вяло произнес я.
— Поклонники, — усмехнулся Петр Георгиевич. — Ты их постарайся быстро спровадить...
— Войдите же! — громче повторил я.
Но в номер вошли не поклонники, а горничная... Девчушка вытащила из кармана фартука измятый конверт и протянула его мне:
— Утром, когда вы уехали, приходила женщина, просила лично в руки вам передать...
Правду говорят, что у человека есть предчувствие... Как только я увидел этот синий измятый конверт, невольно насторожился. Что-то тревожно кольнуло в сердце. Рука, протянутая за письмом, задрожала...
— Спасибо, — поблагодарил я тихо.
— Пожалуйста, — сказала горничная и, на миг застыв на пороге, повторила: — Просила лично в руки...
Она ушла, а я не мог никак решиться открыть конверт...
— Я пойду, — деликатно произнес Петр Георгиевич, решивший, что я не желаю при нем читать письмо...
— Нет! — чересчур резко возразил я, боясь остаться один на один со своей тревогой и конвертом. — Погодите...
Тренер вновь облокотился о спинку дивана... Я осторожно вскрыл конверт... Перед глазами запрыгали строчки — я узнал почерк: это было письмо от Лены... Я с трудом вникал в смысл написанного. «Алашка! — значилось в письме. — Ты пожелал, чтоб мы встретились завтра. Но я не могу ждать ДО ЗАВТРА!.. Да и вряд ли ты рад нашей встрече... После того, КАК я поступила двадцать лет назад... »
Я оторвал взгляд от письма, застонал, взмолился: «Не надо об этом, Лена! Не надо! Я хочу все забыть, а ты опять!» Руки у меня дрожали, ноги точно одеревенели... Отчего я так переживаю? Разве я виноват в том, что произошло? Не я перед нею, а она передо мной ВИНОВАТА! Почему же мое тело напряглось, отчего мне не по себе? Я рассердился на себя за чувство растерянности и беспомощности, которое испытывал... Я заставил себя продолжить чтение письма: «... Я приходила к гостинице, но у входа увидела «мерседес» Бориса и поняла, что он приехал к тебе. Я сидела на скамейке в скверике, когда вы вышли втроем и уехали... Я хотела дождаться твоего возвращения, но меня в городе все знают, и люди удивленно косились, гадая, как я оказалась в этом сквере. Я перешла мостик и углубилась в парк, бродя вдоль Терека и не спуская глаз с подъездной площадки... »