— И травы нам не надо будет столько заготавливать! — обрадовался Мамсыр.
— Верно. Забота о зиме тоже ляжет на плечи Гагаевых, — согласился Батырбек. — Не забудьте: луга принадлежат нам. Опять же Дзамболат придет к Тотикоевым. А я ему в ответ условие: «За право косить сено обработайте нашу землю!»
Салам вскочил с места, на радостях от такой перспективы прошелся на носках до самых дверей, подбадривая себя азартными криками: «Асса! Асса!» Батырбек засмеялся открыто, весело. Родичи оживились, зашумели...
— Обещаю вам много веселья, но мало работы! — потер ладони Батырбек, увидел заглянувшую в дверь мать, сурово прошептал: — Тс-с, мужчины! Не забывайте, у нас траур.
Махарбек оторвал взгляд от стола, с сомнением произнес:
— Не согласится Дзамболат, раскусит твой замысел.
— Куда ему деваться? — резонно спросил Батырбек. — Одно из двух: или умереть им с голоду, или брать отару на наших условиях. Хотите, открою секрет? Я ведь вначале был против того, чтобы разрешать им селиться в ауле. А как пришел мне в голову этот план, все уши прожужжал Асланбеку: «Какие Гагаевы прекрасные и уважительные люди!» — торжествующе хмыкнув, он сощурился в злом оскале. — Об этом — молчок! Через день-второй буду говорить с Дзамболатом.
— А чем будем заниматься мы? — невинно спросил Салам.
— А разве мало в нашем ущелье свадеб да кувдов проводится? — счастливо засмеялся Агуз. — Будем гостить у друзей и родственников.
— О Саламе уже подумал, — не стал принимать игривого тона брата Батырбек, — он будет заниматься пчелами.
— Чем?! — от смеха чуть не упал со стула Мамсыр.
— Мед будет добывать, — перебил насмешника Батырбек. — А ты, Мамсыр, этот мед будешь возить в город. Там цена ему большая, — и озабоченно произнес: — Пчел надо добыть в Нижнем ауле.
— Осетины пчел не продают, — напомнил Махарбек.
— Устроим кувд, — сказал Батырбек, — пригласим всех пчеловодов ущелья. Если, как положено, каждый подарит нам по три-пять пчелиных семей, то сапеток двадцать у нас появится.
— Ого, сколько меда будет! — ахнул Васо.
— Этого нам не хватит, — пренебрежительно обрезал Батырбек, — нам надо в двадцать-тридцать раз больше!
— Куда столько?! — поразился размаху брата Салам.
— Пчелам сено косить не надо, — назидательно сказал Батырбек, — себя накормят и нам целые пуды меда дадут. С завтрашнего дня тебе, Салам, плести сапетки.
— А может, нам и коров сдать в аренду? — предложил Дабе.
— Нет, — возразил Батырбек, — о них у меня другая задумка. Общественного пастуха нам надо. Для всего аула, но это — весной...
Предложение Батырбека застало Дзамболата врасплох. Если Тотикоевы думают, что он не видит яда в их замысле, то пусть не обольщаются. Он знал, сколько опасностей подстерегает его на этом пути к богатству, с виду таком незатейливом и выгодном, а на деле тяжком и опасном. Не говоря уже о том, что снежная буря или каменный обвал могли в мгновенье ока унести всю отару в пропасть, а вместе с ней не только надежды и чаяния Гагаевых, но и их свободу: в таком случае и Дзамболату, и сыновьям, и его внукам придется гнуть спину, чтобы возвратить Тотикоевым долг. А чем рискует Батырбек?
Ничем... Время будет работать на него. Промчатся пять лет, и отара их утроится. А Гагаевы что получат за тяжкий труд чабана? Если вычесть погибших под обвалами овец, подохших от болезни, сорвавшихся в пропасть, порезанных волками, не говоря уже о том, что придется часть из них пустить на пропитание, — то у них к концу пятого года едва ли останется своих полсотни овец.
Так что? Отказаться? Но как жить? И на что жить? Выхода у них нет. Это точно рассчитал Батырбек. Спуститься на плоскость и арендовать землю? Батрачить на помещиков, чтобы осенью привезти на осле два мешка пшеницы, которых не хватит и на месяц? Идти работать на свинцово-цинковый завод? Нищим уйдешь — нищим и больным возвратишься. А в новом хадзаре пусто. Уже завтра нечего есть. А дай он сейчас согласие на предложение Батырбека — и сегодня же можно зарезать одну, две, три овцы! Как ни зол, как ни коварен план Тотикоевых, а он явился для Гагаевых спасением!..
***
Август — время первых урожаев в горах, время радужных надежд и самых жарких дней и время баловства горных рек. И в этом году река встревожила Хохкау. Насупилась, набугрилась, вырвалась из своего каменного логова. Но, погуляв вволю по бережняку, снеся три мельницы и утащив с собой тяжелые жернова, до аула поленилась добираться. Продержала в напряжении и испуге аульчан четверо суток и уползла восвояси.