Мурат запрягал коня в двуколку, руки его привычно и ловко пристегивали упряжь — через минуту двуколка будет готова, — но сам горец мысленно уже там, где дикий красавец-жеребец в ярости таскал по манежу Педро и мексиканцу приходилось напрягать все силы и ловкость, чтобы удержаться в седле. Тонкие ноги коня мельтешили, поднимая пыль, жеребец поминутно вставал на дыбы, стремясь сбросить всадника. Санчес и Диас каждый раз, когда им казалось, что Педро не усидит в седле и свалится, вскрикивали. Но наездник опытен. К тому же он мельком заметил острый профиль мистера Роллинса, который, облокотившись на изгородь, следил за его работой. И это тоже придало силы Педро: кому хочется опозориться на виду у хозяина?
Мурат, держась за уздечку, подвел двуколку к изгороди и, коверкая английские слова, доложил:
— Вери велл, шеф.
Сев в двуколку, Роллинс не сразу пустился в путь. Дождался, пока Педро пришпорил своего коня, который понесся к холмам, начинающимся сразу же за воротами фермы. Едва Роллинс скрылся за поворотом, как горец, забыв обо всем на свете, повис на изгороди и жадно стал следить за мексиканцами, которые готовили для наездника нового коня. Табун диких лошадей находился в загоне. При приближении мексиканцев они начинали отчаянную беготню по кругу вдоль забора. Одноглазый Санчес, размахнувшись лассо, набросил его на рыжую кобылу. Заарканенная лошадь с разбега упала на землю, забила копытами, задергала головой, стараясь освободиться от петли. Санчес слегка ослабил веревку, и животное вскочило на ноги, протащив мексиканца несколько метров за собой. Диас бросился на помощь Санчесу, повис на веревке. Вдвоем они подтянули лошадь поближе к себе, и в этот момент Гомес ловко забросил лассо на мустанга с другой стороны. Теперь, натягивая поочередно лассо то с одной, то с другой стороны, вели упирающееся животное к станку.
— Какой лошадь! — зацокал языком горец и подбежал к Санчесу, в изнеможении усевшемуся на землю, стал умолять: — Санчес, дай мне объездить ее! — Видя, что мексиканец не понимает его, в отчаянии закричал знакомое ему английское слово: — Галопар! Галопар! Скакать! Я прошу!
Санчес не стал искать нужных слов. Он молча показал на черную повязку, закрывавшую его правую глазницу, и жестом дал понять Мурату, что он упадет с коня и сломает себе шею. Это возмутило горца. Неужто они не могут понять, что у него творится в душе? Откажут они — хоть умирай! Ему обязательно надо почувствовать непокорность и свирепость коня и свою силу, свою волю. Мурату нужно сразиться с этим огненным красавцем! Мурат бросился к Диасу, схватил его за плечи, повернул к себе, страстно спросил:
— Я должен, понимаешь? Должен! Разреши! Один только раз! — Пальцы его рук от нетерпения дрожали.
— Ну, что, Санчес, рискнем? — пожалев Мурата, спросил Диас. — Пусть попробует свои силы.
Одним махом Мурат оказался на помосте. Изловчившись, прыгнул на спину лошади и вцепился в уздечку. Животное присело от гнева.
— Отпускай! — произнес по-испански Мурат.
Диас выдернул заслонку, и лошадь вырвалась на свободу. Они оказались достойными друг друга — горец и мустанг. Животное стремительно вынесло всадника на манеж, бешено закрутило его. Мустанг вставал на дыбы, бросался из стороны в сторону. Но это была только проверка, на что способен всадник. Санчес и Диас переглянулись: такого дьявола покорить трудно, пожалели парня.
— Он сам напросился, — сказал, оправдываясь, Диас.
Но горец не выпал из седла, как ожидали мексиканцы. Он точно прирос к коню. Дико заплясал мустанг, делая одну попытку за другой сбросить непрошеного седока, и, странное дело, Мурат не успокаивал коня, а наоборот: этот сумасшедший пришпоривал его ногами.
— Что он делает? — изумился Гомес и предостерегающе закричал горцу: — Прыгай! Прыгай сам! Мы отгоним его. Прыгай, а то убьет!
Но Мурат, подражая Педро, его же голосом скомандовал:
— Открывай!
Нет, мексиканцы не выпустят из манежа этого чертова коня. Он обязательно угробит человека. Диас отрицательно покачал головой. Гомес замахал руками, мол, не стану я открывать ворота.