— Вот кто заменит Педро, — улыбнулся управляющему Роллинс.
Дальнейшее было как во сне. Когда управляющий объявил горцу, что хозяин предлагает ему объезжать мустангов, Мурат не дал ему договорить. Конечно, он согласен! Какой разговор?! А когда выяснилось, что ему самому следует подобрать помощников, кто будет арканить лошадей, тут горец не сразу поверил подвалившему счастью. А убедившись, что правильно понял их слова, воскликнул:
— Хорошо, сэр!
Ему и в голову не пришло в тот момент спросить, куда девались Педро и его друзья. Он думал только о том, как обрадуются вести Николай, Таймураз, Франц... Троих недостаточно, нужен еще один. Он знает, кого возьмет. Этого мексиканца — певца Хуана!
И он поскакал на плантацию, и ветер всю дорогу пел ему песню о счастье, которое подстерегает тебя и тогда, когда у тебя уже исчезла всякая надежда.
Нельзя сказать, что работа на конеферме была полегче, чем на плантации, но она была интереснее, а главное — она давала побольше денег. Три доллара платил им Роллинс за каждого укрощенного коня. При сноровке и одержимости Мурата это оборачивалось неплохим заработком. Правда, вначале не все ладилось у Николая и Франца — с лассо они имели дело впервые. Но Хуан быстро наловчился, и они стали успевать за то время, что Мурат гонял по холмам коня, подготовить очередного, и даже несколько минут им выпадало на отдых. Мурат весело хохотал, наблюдая, как русский и немец, мешая друг другу, вцепившись в веревку, неловко тащили коня к станку. Порой мустанг рвал их на себя, и друзья, не устояв на ногах, падали, и конь волочил их по пыли. Горец бросался к ним на помощь, восхищенно восклицая:
— Хорош конь, ой хорош!
Николай выдергивал заслонку и торопливо отбегал в сторону, ибо начиналась отчаянная кутерьма — ни один конь без борьбы не желал подчиниться. Таймураз, точь-в-точь как прежде Мурат, с завистью поглядывал на манеж, на друга, который с показной лихостью носился на взбешенном животном по кругу, в то время как Франц нервно смеялся, а Хуан стоял у ворот в ожидании команды. Мурат наслаждался борьбой с мустангом, то и дело задорно крича:
— Хорош, ой хорош конь!
Как-то управляющий застал Таймураза у изгороди. С завистью кивнув на друга, намертво застывшего на гарцующем коне, Таймураз сказал:
— Мужчина, — и ткнул себе в грудь пальцем. — Я тоже. Сеньор, я тоже умею скакать. Галопар!
Управляющий уловил в его взгляде затаившуюся мечту и серьезно сказал:
— Когда конь убивать его, — он кивнул на Мурата, — ты тогда будешь на его место.
Таймураз с ненавистью заскрипел зубами, отошел, зло прошептав по-осетински:
— Чтобы тебе язык проглотить!
Они работали на ферме почти месяц, когда произошло то, чего они не ожидали, но чего никак нельзя было избежать. Как-то Николай задал вопрос управляющему, куда запропастились мексиканцы, тот отмахнулся:
— Они разорвать контракт. Бездельники!
Друзей удовлетворило это объяснение. Они повеселели, они опять были вместе, часто подтрунивали друг над другом: им было хорошо. Жили они в дощатом домишке, находившемся метрах в ста от манежа. Утром занимались укрощением мустангов, а после обеда — доставкой кормов табуну, водили коней на водопой. Эту обязанность Николай, Франц и Хуан выполняли сами. Мурату полагалось отдыхать и набираться сил к завтрашнему испытанию. В тот день, когда это случилось, им выдали зарплату. Подсчитав деньги, друзья остались довольны.
— За неделю получается столько, сколько на маисе за месяц, — сказал Николай и, зачерпнув кубышкой из ведра воду, протянул Мурату, обессилено лежавшему на нарах:
— Хочешь?
Франц снял с гвоздя вожжи, глухо произнес:
— Я есть суеверен — радость рано...
Хуан несмело улыбнулся, попросил:
— Я хочу домой, — в день зарплаты он навещал семью, чтобы передать деньги и повидать жену.
Мурат оторвал от губ кубышку с теплой водой, согласно кивнул мексиканцу:
— Сходи, сходи...
Спустя полчаса Мурат услышал зов Таймураза, выглянул в окно. Таймураз, сидя на двуколке, поднял руку:
— Вот так и живу — колесо крутится, а карман полон денег, — и, загорланив песню, взмахнул кнутом.
Мурат вытащил из кармана деньги, разложил их на нарах. Хорош же у него был вид: на одной ноге сапог, другая в белом вязаном носке, рубашка расстегнута до пупа... Сам сонный, вяло шуршит долларами... Углубившись в расчеты, он не заметил, как из окна на пол легла тень. Лишь когда дверь от сильного удара ногой резко распахнулась, он поднял голову и увидел направленный на него винчестер. На пороге стояли Санчес и Диас. Из проема окна на него сурово смотрел Гомес.