Она внимательно слушала.
Я снова улыбнулась и выпалила:
— У моего прапрадеда на могиле герб имеется!
— Это что ж значит? —тихонько ахнув, пенсионерка закрыла от удивления рот концом платка. — Никак он из графьев?
— Точно не могу сказать, — пожала я плечами, — но герб запомнила.
— Что же на нем было? — не отпускала меня Ефросинья Кузьминична, решив удовлетворить свое любопытство.
— Ничего особенного! — отозвалась я. — Два ангелочка в воздухе парят и ручками герб держат! Герб к шпилю приделан. А под шпилем крест.
— А на гербе? На гербе что? — в порыве любопытства Ефросинья Кузьминична схватила меня за руку и заглянула в глаза. — Расскажи, не томи мою душу! Интересно же!
— Ладно! — сдалась я. — Зная тебя, ты спать ночью не сможешь. Так и быть, опишу его! — я задумалась, вспоминая детали. — Герб на две части наискосок, в середине самой, разделен. Сверху конь на дыбах стоит, будто в цирке.
— Это понятно! — перебив меня, отозвалась тетя Фрося. — Ты сама говорила, что прапрадед твой коней разводил. А внизу что?
— Белка выбита, — ответила я.
— Белка? — переспросила меня пенсионерка.
— Ага! Она самая! — подтвердила я.
— А она откуда? — недоуменно посмотрела на меня Ефросинья Кузьминична. — В Константинополе раньше белок вряд ли разводили.
— Не разводили, — подтвердила я, — в русской общине сказали.
— Тогда зачем твой прапрадед ее на свой герб нацепил?
— Понятия не имею! — снова пожала я плечами. — Но это еще не все! На спине у коня журавль стоит. Вдруг Лаврентий Валентинович захотел свою фамилию увековечить? Ведь фамилия Журавлевы от прапрадеда осталась.
— Странный герб у твоего предка… — задумчиво произнесла Ефросинья Кузьминична. — Очень даже странный! Животные и птица. И разбери, что там к чему.
— Старец Никон предположил, что в этом гербе заключается послание для предков. Кто самый умный, тот и разгадает! - сказала я.
Пенсионерка оценивающе осмотрела меня, а потом спросила:
— Вероника, а ты умная?
— Сама не знаю, — призналась я, — может, мне не дано узнать послание прапрадеда.
— Одно скажу! — соседка, прихрамывая и подволакивая одну ногу, вплотную подошла ко мне, огляделась, словно нас могли подслушать, а после понизила голос. — Если белок в Турции не разводят, то они в огромном количестве живут здесь! Сообрази! След прямиком в Россию ведет. Быть может, перед отъездом семья Лаврентия Валентиновича уехала в Константинополь, но что-то здесь оставила? А? Подумай!
Утреннее солнце припекало все сильнее. Хозяйки дружно загремели ведрами, готовясь выгнать коров на пастбище.
— А в город когда собираешься ехать? — спросила меня пенсионерка, останавливаясь на половине пути. Она тяжело налегла на свою клюку. Подагра давала о себе знать. — Хотелось бы еще побалакать, но знаю, что ты влюблена в работу хлеще, чем в своего жениха!
— Ефросинья Кузьминична, отцепляй ключ! — поторопила я ее. — Мне домой хочется зайти!
— Сейчас! — отозвалась она, вынимая из кармана еще один ключ, что от замка на калитке. Такие в шестидесятых годах еще делали.
Открывая амбарный замок, соседка отчиталась:
— Цветок каждые три дня поливала, как ты просила. В доме порядок. В гараж не заглядывала. А чего мне в нем делать? Как ты его закрыла, так твой замок на нем и висит!
— Спасибо вам! — поблагодарила я пенсионерку и, достав из дорожной сумки мягкие тапочки, купленные в Стамбуле, конфеты, упакованные в круглую жестяную коробку, с улыбкой протянула их ей. — Чтобы ваши ноги всегда были в тепле. Чтоб жизнь была сладкой!
— Какие красивые! — воскликнула тетя Фрося и, сунув мои подарки под руку, захромала к Лидии Ивановне, которая издали наблюдала за нами.