Хочу, чтобы ты стал первым, кто завладеет мной. Хочу, чтобы ты приказывал, хочу подчиняться тебе.
Мне достаточно было только раз взглянуть на твои руки, покрытые причудливой картой выпуклых вен, заметить, как ты цепко, умело, по-хозяйски сжимаешь грубую витую верёвку, чтобы навсегда возжелать твоей власти, твоей воли, твоей нежности, твоей жестокости.
Каким будет твой следующий приказ?
Я жду…»
Это было первое письмо Мии. Первое письмо-ответ. Получив его, я поймал себя на мысли, будто бы мне дан шанс снова поговорить с Кацуми, хотя я знал наверняка, что она бы не могла ничего подобного написать. За почти два десятка лет она не овладела русской письменностью на таком уровне, но устно выражалась складно. А вот на чувственном уровне она вполне могла ощущать всё в точности, как в письме. По крайней мере, мне нравилось так считать. Теперь я часто перечитывал все письма Мии, и это — в том числе.
Меня пугала и радовала мысль, что я бессознательно ищу свою жену в совершенно другом человеке. Радовала — потому что я пока не сошёл с ума и продолжал трезво осознавать свои мотивы. А пугала — потому что страх обмануться тоже имел место быть.
Я снова писал ей, писал в пустоту:
«Мия, хочу пронзать твоё тело, хочу давить тебя собой.
Открой рот. Шире. Шире. Ещё шире.
Я вставляю бамбуковую палку между твоих зубов. К её концам с двух сторон тянутся верёвки, которыми ты обвязана вокруг шеи. Ты лежишь на столе животом. Ноги зафиксированы у ножек. Руки — за спиной в гибкой верёвочной вязи, наподобие наручников. Мне будет удобно держаться за них, чтобы сильнее притянуть тебя к себе навстречу, когда я начну изматывать твоё тело, доводя и тебя, и себя до экстаза.
Чем меньше ненужных движений — тем чище удовольствие. Чем ярче эмоции, тем меньше слов они требуют. Можешь кричать, когда поймёшь, что уже не в силах сдерживаться. Нас всё равно никто не услышит. А тебя никто не услышит, кроме меня.
Я вхожу в тебя сразу до упора, почти без усилий, потому что всё твоё нутро только и жаждет проникновения — кипит, пульсирует, течёт, сжимается и разжимается, готовое поглотить целиком моё естество. Меня обволакивает тепло и туго возбуждённой тканью. Не будь ты настолько возбуждена, я бы тебя порвал. Однако с первого же толчка нас обоих захватывает ритмом глубоких скользящих движений. От переизбытка влаги твоё лоно издаёт пошлые чавкающие звуки. Словно потерявшие разум в голодном забытьи живые существа наши гениталии готовы жадно заглатывать друг друга снова и снова, требуя с каждым разом ещё больше напора, резкости, глубины…»
Продолжая набирать текст одной рукой, второй я одновременно мастурбировал. Напечатанные мною слова тут же оживали в воображении. Я видел, как наяву, чувствовал будто в реальности. Моя рука, неистово сжимающая член, была вагиной Мии, куда я вскоре сладостно кончил, на секунду потеряв сознание.
Я застонал, представляя, как моему низкому гортанному стону вторит нежный женский голосок.
— Чёрт…
Я снял очки, отдышался, достал платок. Сначала протёр окуляры от пота, затем лоб и переносицу. Потом дотянулся до одноразовых салфеток: промокнул ещё чувствительную голову пениса, убрал следы спермы с пальцев, а после — с края стола, куда они долетели от бешенного напора.
Вероятно, я действительно вскоре сойду с ума, если не разрешу себе вновь быть с женщиной. Но одновременно я знал, что, с кем бы ни остался наедине, в каждой буду искать и находить черты Кацуми. И почему-то верил, что только Мия может всё изменить. Она станет для меня той, кого я первой отделю и признаю своей без всякой привязки к жене. Никакой логики — просто инстинкт. Однако до тех пор, как я её найду, мне нужно как-то сохранить здравый рассудок.
Я стёр получившееся письмо. Закончившись подстольным оргазмом, эти буквы отныне вызывали во мне лишь раздражение. Словно я изменил не только жене, но и ещё и Мие. Мие, которая уже стала моей в моём же воображении. Всё равно данный текст не выражал и на десятую часть всей красоты и мерзости порока, завладевшего мной, всего желания, скопившегося за годы целибата.
Некоторое время я посидел в тишине, а затем решил — пора.
Я написал сообщение Адель:
«У меня есть условие. Во время сессии у девушки должны быть завязаны глаза. Если она согласна, то и я даю своё согласие»
Ответ не заставил себя долго ждать:
«Она согласна. Сегодня в 20:00. Ок?»
«Ок»