Запретная. Враг отца
Марианна Кисс
Пролог
Федеральная тюрьма
— Смотри, какая сучка… молоденькая…
— Да там и сисек ещё нет, — ржёт Щербатый.
— Какая разница тебе ты что на сиськи будешь смотреть, главное — дырочки и язык.
— А прощупать?
Грохнулась об пол штанга, ударилась о стойку, я обернулся.
— Заткнитесь, уроды, ничего не шарите в искусстве, дайте послушать, — рыкнул Бес.
Его шестёрки сразу заткнулись.
Не смотрю на экран.
Бес нащелкал на телеке какой-то фестиваль или конкурс молодых дарований. Просвещается. Старый пердун. Ему на девок только по телеку смотреть, у него вышка. Пожизненное. Любит про искусство послушать. А так как он тут бугор, то и всем приходится треньканье слушать.
Да, мне, собственно, похер. Я свои последние тюремные деньки усиленно занимаюсь. Чтобы кулак у меня был твёрдый, когда маленькому, старому гадёнышу Оравину буду ебальник чистить.
Очень хочется. Коплю злость и силу.
Обернулся, глянул на главного, тот залип на экране. Ну, и я повернул голову, что там такого, отчего эти недоделанные ржут.
Девчонка эмоционально играет на рояле. Волосами трясёт, грудью, руками… красиво, да. Но это не моё.
Люблю порно и шлюх, а это для какого-то сосунка прыщавого, ну и бля Беса, старого импотента.
Отвернулся, снова оценил свою мышцу и предплечье, сильнее сжал гантель. Хорошо хоть в тюрьме прокачался, на воле не до того. Там я богатый, уважаемый человек… был.
Сгибаю, разгибаю. Раз-два. Туда-сюда. Хоть какое-то занятие. Блядь. Это тебе не финансами ворочать. Тут много ума не надо.
Да конца срока меньше года. Пока занимаюсь своим физическим здоровьем, духовным, потом займусь, когда откинусь. Вот тогда я так навдохновляюсь, выебу всех, кто хоть сколько-то будет подходящим.
— Гля чё делает, ёп твою мать… и кто такую захочет, у неё же с головой не в порядке, одни ноты на уме, — снова ржёт Скунс.
— Заткнись, сука, я слушаю, не видишь, — рычит Бес.
— Прости, прости, не выдержал…
Последние аккорды даже меня заставили обернуться. Глянул на экран. Девица встала, мило так кланяется. Довольная, раскраснелась… ещё бы. Всё равно не моё. Молодая. Невинная. Я люблю опытных.
Зал взорвался аплодисментами.
— Да, девчонка огонь, — осклабился главный.
Из телека ведущий вещает:
— Перед вами выступала лауреат конкурса молодых дарований имени Ростроповича, Софья Оравина.
И тут мне словно по коже огнем провели. Раскаленным железом к груди припечатали.
Оравина?
Софья Оравина?
Дочь его!
Софья Оравина — дочь человека, который меня сюда упрятал!
1
Софья
Закрыв глаза, повторяю Патетическая сонату. Третью часть. Мою любимую. Играю её в перерывах между разбором нового материала. Просто для отдыха. И для того чтобы ещё раз услышать эти звуки, от которых я вхожу в стояние странного любовного транса.
Почему любовного, потому что любви у меня никогда не было, и с такими темпами никогда не будет.
Я говорю о той другой любви, которая снаружи. За окнами, за стенами. Которая кипит в свободном от нот мире. Но только пока без меня.
Сейчас моя единственная любовь — музыка.
Всю жизнь я пробираюсь сквозь эту любовь, иногда ненавижу, иногда снова люблю. Пылаю страстью. Горю и потухаю. А потом снова загораюсь. Я точно знаю, это со мной навсегда, кто бы, когда не появлялся в моей жизни и не исчезал, музыка будет со мной всегда.
На уровне импульсов витающих в воздухе, едва ощутимых вибраций, ощущаю бесшумные шаги папы. Приближается на носочках. Думает, я не слышу.
Он любит подслушивать, подойдя поближе к двери моей комнаты.
Странно, я совершенно не волнуюсь в зале, где полно разных звуков, где сотни глаз смотрят, и сотни ушей слушают, как я играю, но здесь, дома мне все мешает, даже присутствия папы не могу выносить. Когда занимаюсь, требую, чтобы он не входил.
— Пап, я тебя слышу, — говорю, не открывая глаз, перебирая пальцами по клавишам дореволюционного отреставрированного Беккера.
Ни один другой рояль я не люблю так сильно. Но всё равно когда-нибудь мечтаю изменить моему старичку. Это потом, когда я стану известной пианисткой и у меня будут деньги на самый лучший Стенвей.
Сейчас даже мой папа, довольно небедный человек не может себе этого позволить. Я знаю, у него достаточно денег, но в силу разных неизвестных мне причин, он не может совершить подобную покупку.
— Всё, всё, не мешаю, — папа уходит так же, на цыпочках.