Но больше всего думаю не о звуках, а о том, что уже скоро это малышка будет выполнять совершенно другие обязанности.
Мелодия закончилась. Я повернулся к Оравину, кивнул с лёгкой тенью понимания и восхищения игрой его дочери. Она встала, подошла к столу.
— Не хочу вам больше мешать. Я пойду, — словно спрашивает у отца разрешение.
Послушная девочка. Это хорошо.
— Прошу вас остаться. Я бы хотел, чтобы вы присутствовали, — я мягко улыбнулся, прежде чем испугать нужно сначала расположить, Софья ответила улыбкой и села за стол, — Так вот, — я повернулся к Оравину, что-то явно почувствовавшему, он с тревогой посмотрел на меня, потом на дочь, — я оставляю вам Алексей Павлович, все, что вы для меня приготовили.
— Как… а как же? — глазки его испуганно забегали.
— Я хочу её, — я указал на пианистку. — Я забираю её с собой, и тогда мы с вами в расчёте. Больше никаких претензий к вам у меня не будет.
— Подожди, Давид, мы так не договаривались, — он недовольно сжал челюсть и помотал головой.
Малышка повернулась, с тревогой и недоумением посмотрела на отца.
— О чём он говорит, папа?
— Подожди, не вмешивайся, я сам поговорю. Давай-ка, поднимайся в свою комнату, — строго осёк он её вопрос.
— Нет, пусть она останется, — говорю мягко, но требовательно.
— Так нельзя, Давид? Ты играешь грязно.
— Не заставляйте меня напоминать о том, как играли вы. Если предмет нашего разговора она, то так можно, — кивнул я в сторону Софьи.
Она растерянно моргает, глядя то на меня, то на отца.
— Но почему ты пересмотрел решение? Я же готов был заплатить.
— Я не хочу от вас ни денег, ни недвижимости. У меня всего этого полно. Я хочу её. Или есть какая-то проблема? Вы уверяли меня, что я могу попросить всё что захочу.
— Давид, но это же немного другое…
— Я хочу её, — указал я пальцем на Софью, отчего она испуганно прижала руки к груди.
3
Давид
— Папа? — её испуганный вид, эти расширенные от непонимания глаза, чуть приоткрытый рот, сжатые тонкие пальцы.
— Малыш, послушай меня, — он вскочил с места подошёл к ней, положил ладони ей на плечи.
Трепетная сцена прощания отца с дочерью.
— Говори ей, что сейчас она пойдёт со мной, — тон моего голоса поменялся до угрожающего.
В тюрьме я многому научился, в том числе уметь влиять на людей посредством интонации в голосе. Она может быть мягкой, уговаривающей, твёрдой, упрямой, угрожающей, воинственной и даже убийственной. Без единого движения, только голосом, можно решать разные задачи. Главное — уметь этим пользоваться в нужные моменты. В числе других я овладел и этой наукой.
— Папа, что происходит? — Софья сильно забеспокоилась, взволнованно моргает, а мне безумно нравится этот её страх, который только-только ещё зарождается.
А у Оравина выхода нет. Он в ловушке. Он должен отдать мне дочь и ещё чемодан ей собрать в дорогу.
— Послушай, доченька этот человек Давид, он очень пострадал из-за меня и я пообещал ему заплатить за всё, за то, что он из-за меня выдержал, — гладит её плечи.
Старая крыса, я знал, что его ничего не остановит. Он, наверное, даже доволен — дешевле отделаться. Знает, что я не причиню ей какого-то вреда, ну, трахну, ну, с кем не бывает.
Сучонок. Обрадовался, что я указал на неё.
Трагедии не выйдет. Не с его стороны. Несчастна будет только она.
Я-то рассчитывал, что он кинется на колени и будет умолять, чтобы я не забирал дочь. А он даже рад, падла. Продажная сволочь продажна во всём.
Можно было бы снова переиграть, я шел сюда попрыгать на его нервах. Девчонку пару раз видел на видео. Ничего особенного, эмоциональная, смазливая. Не в моём вкусе. Но когда она показалась в проёме двери, подошла, и когда я дотронулся до её пальцев, что- то произошло.
Пока не знаю что именно. Не уверен. Не могу сказать.
Сейчас я хочу в этом разобраться и поэтому пойду до конца.
Девчонка однозначно стоит того, чтобы обменять её на те бабки, которые Оравин должен был мне выплатить. Дальше посмотрю, что с этим делать, но сейчас я действительно захотел — её.
— Папа, а причём здесь я? — она повернулась, смотрит на своего папашу, ещё не верит в то, что прямо сейчас он её продаёт.
— Понимаешь, малышка, он хочет, чтобы ты пошла с ним, — уговаривает тот.
— Я не понимаю, — она встала со стула я снова залюбовался.
Да, в жизни она совсем другая. Тёплая я бы сказал. И этот её голос, мягкий, грудной.
— Доченька, прошу тебя, может быть это ненадолго, не навсегда.