— Себастьян, что мы наделали? — Шепчу я. Оглядываю своё платье, часть вышивки оторвалась, когда мы бежали по саду, а само платье зацепилось за ветки. Меня не волнует само платье, я купила его для мероприятия, которого никогда не хотела, и мне не терпится избавиться от него. Но вид этого испорченного платья, которое, вероятно, стоило годовой зарплаты Себастьяна, служит шокирующим напоминанием о том, какой огромный шаг мы совершили, – словно прыгнули со скалы без парашюта.
— Мы спасаем тебя от Вито Бьянки, — говорит Себастьян, резко поворачивая машину на очередном крутом вираже. Его голос полон напряжения. — От жизни, полной жестокости и насилия, от необходимости быть рядом с мужчиной, которого ты ненавидишь и улыбаешься, пока он демонстрирует тебя как идеальную жену-трофей. От того, как вы стоите рядом, улыбаетесь, а вернувшись домой, ты незаметно покупаешь ещё косметики, чтобы скрыть синяки.
Его взгляд снова встречается с моим в зеркале заднего вида.
— Я не мог оставить тебя там с ним, — произносит он уже тише. — Я просто не мог, голубка.
Я моргаю, поражённая этим прозвищем. Встретившись с ним взглядом, я чувствую, как по спине пробегает дрожь. Его глаза совсем не похожи на взгляд Вито: они тёплые, а не ледяные, полны эмоций и страстного желания, а не похоти и собственничества. Я тоже замечала моменты собственничества в Себастьяне, но они были другими. Они вызывали у меня иные чувства.
Он – единственный мужчина, которому я когда-либо желала принадлежать.
— Пригнись, — тихо говорит Себастьян, выезжая на главную улицу. — Возможно, они уже ищут эту машину. Нам нужно как можно скорее завершить всё это. Я киваю, сползая на заднее сиденье, прислушиваясь к шуму уличного движения и наблюдая за мелькающими уличными фонарями, пока Себастьян вновь набирает скорость.
— Будет хуже, если он поймает тебя после того, как ты попытаешься увести меня, — шепчу я, не уверенная, кого именно я имею в виду, моего отца, Вито или обоих. — Почему ты так рискуешь, Себастьян?
Я замечаю, как напрягается его челюсть, и его глаза снова на мгновение встречаются с моими в зеркале заднего вида, в них мелькает что-то грубое и беззащитное.
— Ты знаешь почему, принцесса, — отвечает он.
Внезапно воздух между нами наполняется напряжённостью, наполняясь знакомыми ощущениями. Я с трудом сглатываю, чувствуя, как учащается пульс в горле, когда смотрю на руки Себастьяна, сжимающие руль, руки с длинными пальцами, сильные, с выступающими венами. Руки, которые я ощущала на своём теле в течение мучительно короткого промежутка времени.
Я замечаю всё ещё заживающие раны на его запястьях от наручников, которые он получил в ту ночь, когда мой отец избил его. Я вздрагиваю, осознавая, что ему, должно быть, всё ещё больно от всего этого. Как бы я хотела забрать у него эту боль.
Себастьян прочищает горло, чтобы ослабить напряжение.
— Мы почти на месте. Ещё несколько минут, и нам нужно будет действовать быстро. Просто слушай меня и делай как я говорю. — Он оглядывается на меня, и я киваю в ответ.
Раньше мне нравилось приезжать в этот город. Когда мы проезжали по боковым улочкам, яркие огни освещали людей, которые шли по своим делам, не подозревая о суматохе в проезжающих мимо машинах. Я с завистью наблюдала за ними. Я знала, что их жизнь не так прекрасна, как моя, что в ней есть свои стрессы, счета и трудности, о которых я никогда не задумывалась. Но я не могла избавиться от мысли, что предпочла бы эти трудности всему, чего боялась до сих пор. Я бы предпочла столкнуться с ними лицом к лицу, чем с ужасом, который преследовал нас с Себастьяном в данный момент.
Я бы предпочла жить своей собственной трудной жизнью, чем той, что принадлежит кому-то другому.
Себастьян совершает несколько манёвров, вероятно, чтобы убедиться, что за нами никто не следит, прежде чем въехать на подземную парковку под неприметным многоквартирным домом, расположенным в районе, где проживает средний класс. Снаружи всё серое, что, как мне кажется, должно создавать впечатление свежести и современности, но на самом деле выглядит довольно скучно. Он паркуется в дальнем углу, на противоположной стороне от входа, на безопасном расстоянии от камер видеонаблюдения, которые, как я замечаю, установлены по всему гаражу.
— Держись ближе ко мне, — говорит он, поворачиваясь, чтобы посмотреть мне прямо в глаза. Синяки на его лице в тени кажутся темнее, и я вижу, что его рот всё ещё не полностью зажил, хотя ссадина выглядит не такой свежей и болезненной, как раньше. — Не высовывайся, пока мы идём к двери. Нам нужно поторопиться.
Я киваю, закусив губу, и смотрю на своё вечернее платье. Оно действительно привлекает внимание, и Вито обязательно узнает его, если кто-нибудь увидит меня в нём на записях с камер наблюдения. Себастьян, окинув меня взглядом, хмурится.
— Просто держись с другой стороны от меня, — говорит он. — Мы проскочим как можно быстрее.
Мы быстро проходим через гараж к служебному лифту, и Себастьян держит меня на своей стороне, чтобы я не попала в поле зрения камер. Одной рукой он поддерживает меня за поясницу, а другую держит рядом с тем местом, где, как я знаю, у него спрятан пистолет. Хотя я не уверена, есть ли в нем ещё патроны. На протяжении всего подъёма в лифте Себастьян остаётся напряженным, его тело словно защищает меня, каждый его мускул готов к действию.
Когда мы достигаем его этажа, он первым выходит из лифта, осматривает коридор, а затем ведёт меня по коридору, быстро шагая вперёд. Мы проходим шесть этажей, прежде чем Себастьян останавливается, открывает дверь, у которой мы стоим, пропускает меня внутрь и быстро запирает дверь на засов.
Я с любопытством оглядываюсь, стараясь рассмотреть пространство, которое он отделил от особняка. Оно не бросается в глаза – простая планировка, как я предполагаю, встречается во многих квартирах. Здесь есть небольшая кухня с барной стойкой, которая отделяет её от такой же маленькой гостиной, а также короткий коридор, ведущий к двум отдельным дверям – ванной и спальне, как я понимаю. Обстановка и декор выполнены в минималистическом стиле и больше напоминают ночлежку, чем дом.
Во мне вновь вспыхивает ревность, когда я представляю, как он приводит сюда женщину. Я прикусываю губу, и мне внезапно становится не по себе. Я обхватываю себя руками, и Себастьян бросает на меня вопросительный взгляд.
— Нам нужно умыться и переодеться, — говорит он, глядя на моё грязное и порванное платье. — У меня есть кое-какая одежда, которая может тебе подойти...
— От кого-то, кто оставался здесь на ночь? — Выпаливаю я прежде, чем успеваю остановиться, и Себастьян замирает, поворачиваясь ко мне лицом.
— Нет, — говорит он мягко, протягивая руку и нежно проводя пальцами по моему подбородку. — У меня нет никаких воспоминаний о тех, кто когда-либо останавливался здесь. Честно говоря, никто никогда не оставался на ночь.
— Но ты приводил сюда женщин. — Я не понимаю, почему я затеяла этот разговор именно сейчас, но от одной мысли об этом у меня сжимается сердце, а на глаза наворачиваются слёзы. Мне невыносима мысль о том, что какая-то другая женщина могла прикоснуться к нему, что он мог желать кого-то другого. Я ненавижу то, как близко мы подошли к осознанию того, что я навсегда останусь в ловушке с Вито, в то время как жизнь Себастьяна была бы полна других женщин, которых он мог бы желать.
Выражение лица Себастьяна становится более спокойным, но в то же время настороженным.
— Я не буду лгать тебе и притворяться, что всю свою жизнь был священником, Эстелла, — тихо говорит он. — Но я могу поклясться тебе вот в чём. Когда я стою здесь и смотрю на тебя, я не могу вспомнить ни одну женщину, с которой я когда-либо проводил ночь, кроме тебя. И ни одна из них не имела значения. Никто другой никогда не имел и не будет иметь значения, кроме тебя. И за последние три года...
Он глубоко вдыхает, обхватывает ладонями моё лицо и делает шаг ближе ко мне. Его твёрдая, мускулистая грудь почти касается моей. Я чувствую запах его одеколона, тёплый аромат кожи и свежесть уличного воздуха, пропитавшего его одежду. Мускусный запах пота и резкий привкус перестрелки.