Пустота могла бы быть заполнена.
Она давно осознала, что тот единственный опыт физической любви, пережитый ею в гостинице где-то к северу от Лондона, имел некоторое отношение к томительному одиночеству, которое она часто ощущала. За очень краткий промежуток времени она узнала иллюзию сокровенной близости с мужчиной. И она знала, что и ее тело, и ее разум, и ее эмоции жаждали такой близости в качестве регулярной, ежедневной части ее жизни. Не только физического акта, но и всего, что он символизирует. Всего, чего он не символизировал в этом особом случае с этим особым мужчиной.
Она любила его. В течение получаса из двадцати трех лет ее жизни она любила его всем своим существом. И в течение пяти лет, последовавших за тем получасом, она ненавидела его так, как она не думала, что кого-то вообще возможно так ненавидеть.
Почему он приехал? Что на самом деле побудило его приехать? Она предполагала, что никогда этого не узнает. Она никогда не увидит его снова.
Мисс Уорсли, тетушки леди Кэтрин Бьюкенен, проживали в скромном коттедже. Они имели в своем распоряжении несколько слуг и считались в округе верхушкой общества. Но богатыми они не были. Их младшая сестра сделала блестящую партию, выйдя замуж за графа Лэмбтона, хотя их отец вовсе не был джентльменом со значительным состоянием или социальным положением. Они же остались незамужними. После смерти отца, когда кузен по мужской линии унаследовал его дом и поместье, они получили свое маленькое наследство и переехали сюда по рекомендации старого друга, выросшего в Уэльсе.
Маркиз Эшендон разузнал все эти детали, когда леди Кэтрин отказала ему и была отослана прожить с ними остаток жизни.
Он посетил коттедж после полудня, намереваясь просто оставить визитную карточку, а на следующий день нанести визит. Но, конечно, это сельская местность, а не Лондон с его строгим кодексом этикета. Всего лишь через несколько мгновений после приглашения войти в холл, он обнаружил, что допущен в скромную гостиную.
Там присутствовали четыре леди. Когда он вошел, три из них поднялись, сделали реверанс и казались весьма польщенными.
— Милорд, — любезно сказала старшая леди, — что за исключительную честь вы нам оказываете.
— Мисс Уорсли? — Он изящно поклонился ей.
Она представила его мисс Марте Уорсли — своей сестре, миссис Моррис — жене приходского священника, и мисс Бьюкенен — своей племяннице. Мисс Бьюкенен. Титул не был упомянут.
Он по очереди поклонился каждой леди и занял предложенный стул. Леди Кэтрин была единственной, кто оставался сидеть, не сводя взгляда со своих рук, лежавших на коленях. Она была одета в опрятное, но простое синее платье, свободно спадающее от высокой талии, но не сделала никакой другой уступки моде. Она была причесана так же, как и этим утром в лесу.
Контраст с тем, как она выглядела пять лет назад, поразил его даже больше, чем несколькими часами раньше.
По-видимому, она не упомянула своим теткам об утренней встрече. Они явно не подозревали, что их племянница уже встречала его. И они, кажется, не имели представления, кто он. Он задался вопросом, а могли ли они что-либо знать. Сообщил ли им Лэмбтон какие-либо подробности событий, которые привели к тому, что его дочь была отправлена к ним. Едва ли он мог быть назван как человек, погубивший ее. Если она сама ему не сказала, Лэмбтон не знал, что они спали вместе в одну из ночей, проведенных в дороге до Лондона.
— Это удивительно живописная часть побережья, — говорила миссис Моррис. — Меня и преподобного, моего мужа, всегда поражало, что Ти Маур столь долго пустовал.
— Я предполагаю, мэм, — сказал он, — что большинство англичан не подозревают о красоте Уэльса. Если бы они хоть раз побывали здесь, я уверен, они возвращались бы снова и снова.
И все же это суровая часть мира, подумал он. Она подходила в качестве жестокого места ссылки для молодой леди, когда-то наслаждавшейся светской суетой и купавшейся в любви общества.
Миссис Моррис жеманно заулыбалась, и направление беседы на несколько минут было установлено.
Леди Кэтрин поднялась на ноги.
— Я распоряжусь, чтобы Мэри приготовила поднос с чаем, тетя Хэтти, — сказала она и, не взглянув на него, и оставила комнату.
Вскоре она возвратилась с тарелкой пирожных, а та самая прислуга, которая приняла его визитную карточку и проводила в гостиную, внесла большой чайный поднос. Леди Кэтрин расположилась за ним и стала разливать чай. Ни разу не подняв на него взгляд и не произнеся ни слова, она поднесла ему чай и предложила тарелку с пирожными. Ей не было необходимости говорить. Остальные три леди поддерживали оживленную беседу, а от него требовалось только соглашаться и высказывать ободряющие замечания во время предсказуемых пауз. Эта беседа не требовала его полного внимания.
Трудно поверить, что однажды он занимался с нею любовью. Что он был внутри ее тела и излил в нее свое семя. Этого бы никогда не случилось, если бы он и она полностью бодрствовали. Если бы его защита не было ослаблена, многолетняя дисциплина сделала бы это просто невозможным. Но она стенала в муках некоего кошмара, и он, полусонный, поднялся с пола и потряс ее за плечо, пытаясь освободить. А затем она глянула на него ошеломленными, испуганными глазами и потянулась к нему.
Впоследствии он глубоко стыдился своего поступка. За все эти годы он так никогда и не простил себя. Он назначил себя ее опекуном, потому что она была слишком молода, беззаботна, импульсивна и легковерна, чтобы самой позаботиться о себе. Он последовал за ней, чтобы спасти ее от беспринципного мужчины. И, затем, сопровождая домой, осквернил ее. Тот факт, что он знал, что должен жениться на ней сразу по возвращении в Лондон (ему и не снилось, что она откажется, даже при том, что знал, как она его ненавидит) не был ни малейшим оправданием. Как и тот факт, что он любил ее. Особенно этот факт.
— Да, действительно, — заметил он в ответ на утверждение мисс Марты Уорсли, что весна, кажется, совсем на подходе. — Я заметил этим утром, что дикие нарциссы вот-вот расцветут в лесу Ти Маура. — Он надеялся, что правильно произнес это валлийское название.
— И солнце, наконец, сияет, — сказала мисс Уорсли. — Когда сияет солнце, настроение становится гораздо лучше.
— Не могу не согласиться, мэм, — сказал он.
Наступило время уходить, хотя леди Кэтрин ни разу не посмотрела на него и не поговорила с ним. Он все время смотрел на нее и совсем бы не удивился, если бы другие леди заметили этот факт.
— Я должен покинуть вас, мэм, — обратился он к мисс Хэтти Уорсли. — Благодарю за чай и гостеприимство.
Он поднялся, она и мисс Марта Уорсли также. Он поклонился миссис Моррис и леди Кэтрин.
— Полагаю, — сказал он, хотя на самом деле не было ни малейшей надобности говорить что-либо еще, — я погуляю перед возвращением в Ти Маур, и буду наслаждаться красотами сельской местности и воздухом ранней весны.
— Я и преподобный, мой муж, всегда говорим, что нет ничего более целебного для здоровья, — сказала ему миссис Моррис, — чем несколько хороших глотков морского воздуха.
На его вкус, морской воздух был чересчур холодным и порывистым, но он поклонился жене священника.
— Здесь так много тропинок и дорожек, — сказал он, — что я не знаю, по какой приятнее всего идти и с какой открывается самая впечатляющая панорама окрестностей. Возможно, мисс Бьюкенен пожелает прогуляться со мной?
Он посмотрел прямо на нее и приподнял брови. Он знал, что поступает чрезвычайно нечестно. Мисс Хэтти Уорсли казалась удивленной, но не выказала недовольства. Мисс Марта Уорсли сцепила руки на груди, кивнула и улыбнулась.