— Пожалуй, я и лягу.
И развалился на полу. Поп подошел и вытурил его из церкви, а сам остался обедню доканчивать. Мужик пришел к попу домой.
Попадья спрашивает:
— Что, отслужили обедню?
— Отслужили, матушка!
— А где ж батюшка?
— Он в церкви остался — надо хоронить покойника, а меня послал к тебе взять новый тулуп, сукном крытый, да бобровую шапку: идти далеко, так он хочет потеплее одеться!
Попадья пошла за тулупом и шапкою, а мужик зашел в избу снял свою шапку, насрал полную и положил ее на лавку, а сам взял поповский тулуп с бобровою шапкой и драла.
Поп отслужил обедню и приходит домой; попадья увидала, что он в старом тулупе, и спрашивает:
— Где ж новый тулуп-то?
— Какой?
Ну, тут рассказали друг другу про мужика и узнали, что мужик-то их обманул. Поп сгоряча схватил шапку, что с говном лежала, надел на голову и побежал по деревне искать мужика, а говно из шапки так и плывет по роже: весь обгадился. Подбежал к одной избе и спрашивает хозяина:
— Не видал ли Какофья?
— Вижу, батюшка, каков ты! Хорош!
Кого ни спросит, все ему одно отвечают.
— Какие дураки! — говорит поп. — Им одно толкуешь, а они тебе другое!
Бегал, бегал, всю деревню обегал, а толку не добился.
— Ну, — думает, — что с воза упало — то пропало!
Воротился домой, снял шапку, а попадья как посмотрела на него, сейчас завопила:
— Ах батька, ведь у тебя оспа на голове выходит!
— Что ты врешь! — сказал поп; пощупал свою голову и всю руку в говне вымазал. Тем сказка и кончилась.
Собрался поп нанимать себе работника, а попадья ему приказывает:
— Смотри поп, не нанимай похабника: у нас дочь невеста!
— Хорошо, мать, не найму похабника. Поехал поп, едет себе путем-дорогою, вдруг попадается ему навстречу молодой парень, идет пешком-шажком.
— Здравствуйте!
— Здравствуй, свет! Куда Бог несет?
— Иду в работники наниматься.
— А я, свет, еду искать работника, наймись ко мне.
— Я согласен, батюшка!
— Только с тем уговором, свет, чтобы матом не ругаться.
— Я, батюшка, сроду не слыхал, как и ругаются-то!
— Ну, садись со мной: мне такого и надо.
А поп ехал на кобыле: вот он поднял ей хвост и указывает кнутовищем на кобылью пизду.
— А это, свет, что?
— Пизда.
— Ну, свет, мне эдаких похабников не надо, ступай, куда хочешь.
Парень видит, что дал маху, делать нечего, слез с телеги и стал раздумывать, как бы ухитриться да надуть попа. Вот он обогнал попа стороною, забежал вперед, шубу свою выворотил и опять идет навстречу.
— Здравствуйте!
— Здравствуй, свет! Куда Бог несет?
— Да вот, батюшка, иду наниматься в работники.
— А я, свет, ищу себе работника, иди ко мне жить, только с уговором: не ругаться матерно; кто из нас выругается матерно, с того сто рублей! Хочешь?
— Хочу, конечно, я и сам терпеть не могу таких ругательств.
— Ну, хорошо! Садись, свет, со мною.
Парень сел, и поехали вместе в деревню.
Вот поп отъехал маленько, поднял у кобылы хвост и показывает кнутовищем на пизду — это, свет, что такое?
— Это тюрьма, батюшка!
— Ай, свет, я такого и искал себе работника.
Приехал поп домой, вошел с батраком в избу, задрал у попадьи подол, показывает на пизду пальцем:
— А это что, свет?
— Не знаю, батюшка! Я сроду не видал такой страсти!
— Не робей, свет! Это тоже тюрьма.
Потом кликнул свою дочь, заворотил ей подол, показывает на пизду.
— А это что?
— Тюрьма, батюшка!
— Нет, свет, это подтюрьмок.
Поужинали и легли спать: батрак влез на печь, собрал поповы носки, надел их на хуй обеими руками и закричал во все горло:
— Хозяин, я вора поймал! Зажигай скорее огонь.
Поп вскочил, бегает по избе, словно бешеный.
— Не пускай его, держи его! — кричит батраку.
— Небось, не вывернется!
Поп зажег огонь, полез на печь и видит: батрак держится руками за хуй, а на хую надеты носки.
— Вот он, батюшка, видишь все носки твои заграбастал; надо наказать его, мошенника!
— Что ты, с ума, что ли, спятил? — спрашивает поп.
— Нет, батюшка, я не люблю ворам потакать; вставай, мать, давай-ка его, мошенника, в тюрьму сажать. Попадья встала, а батрак ей:
— Становись-ка скорее раком!
Делать нечего, встала попадья раком, батрак начал ее осаживать. Поп видит, дело плохо, и говорит:
— Что ты, свет, делаешь? Ведь ты ебешь!
— А, батюшка! Уговор-то был матерными словами не ругаться: заплати-ка сто рублей!
Пришлось попу раскошеливаться, а работник отъеб попадью, держит хуй в руках да свое кричит: