Казалось, в ее душе всколыхнулось пламя, и она разразилась потоком слов, странных, непонятных слов, напоминавших древние заклинания.
Она словно боролась с могучей и темной силой, взывала к неведомым духам. Ее лицо исказилось от напряжения, а речь была полна искренности, отчаяния и невыносимой боли.
Моана говорила так быстро и горячо, что Морис ничего не понял. Вместе с тем он видел, как ее порыв подействовал на Элизабет. Ему казалось, что мать Эмили не может сдвинуться с места. Каким-то чудом Моане удалось потревожить, разрушить, разломать то, что казалось твердыней.
Миссис Хорвуд поднесла руки к лицу, словно для защиты. Она старалась говорить спокойно, но ее голос дрожал:
— Скажите этой женщине, чтобы она замолчала! Я все равно не понимаю, что она говорит. Вы не сможете увидеть Эмили, и вы ей ничем не поможете. Ее приговорили к каторжным работам.
Морис покачнулся от неожиданности.
— Когда?! За… что?!
— Это случилось больше года назад. Насколько мне известно, она пыталась украсть жемчуг в семье, где работала гувернанткой.
— И вы верите в это?!
— Верю я или нет, это ничего не изменит.
— А ее дети?
— Их отправили в приют.
— Вы не захотели взять их к себе?
— Я не могла.
— Но ведь Эмили ваша дочь! Вы не приняли ее? Вы ее прогнали?
На лице Элизабет появились красные пятна.
— Мне было трудно объяснить все это ей и еще труднее — вам. Я живу в мире, где любое нарушение равновесия и привычного ритма приводит к краху. Так получилось, что я оплакала Эмили много лет назад и сейчас не смогла воскресить ее в своем сердце.
— И тогда вы решили втоптать ее в землю.
— Это сделала не я. Да она и сама не святая. Женщина с двумя незаконнорожденными младенцами…
— В каком приюте они находятся? — перебил Тайль.
— Я назову вам адрес. Я… я дала немного денег для их содержания.
Морис не удержался от усмешки.
— Вы очень щедры.
Когда они отошли от дома Элизабет, он передал Моане содержание их разговора. Моана хотела немедленно ехать в приют, и Морис остановил кеб.
— Что ты ей сказала? — спросил он жену, когда экипаж с грохотом тащился по мостовой.
Она повернулась к нему. Возможно, кто-то сказал бы, что эти таинственные нездешние глаза полны угрозы и мрака, но Морис видел в них только непонимание обиженного ребенка.
— Я рассказала ей о том, что со мной произошло, я спросила ее, может ли она объяснить, отчего белые люди так жестоки?!
Сердце Мориса опалило горячей волной. Они никогда не говорили об этом. Это было слишком больно.
Вот и сейчас его горло сдавило мучительное чувство. Наклонившись, Морис поцеловал руки Моаны — он сделал это больше для того, чтобы спрятать свое лицо.
— Значит, нам не спасти Эмалаи? — задумчиво спросила она.
— Боюсь, что нет. Главное, чтобы были живы ее дети, — ответил он, ломая голову над тем, что делать с малышами, мать которых находится в ссылке, а отец, возможно, мертв.
В вестибюле приюта было холодно. Большое голое пространство тускло освещалось газовыми рожками. Толкнув скрипучую дверь, Морис и Моана стали подниматься по лестнице. Спертый воздух был пропитан кухонными запахами. Сверху доносились детский плач и приглушенные женские голоса.
Хотя здесь царила нищета, было довольно чисто. На решетчатых окнах висели белые занавески.
Навстречу посетителям вышла высокая дама с нездоровым желтоватым цветом лица, в шерстяном черном платье с белым крахмальным воротничком. На ее шее висело монашеское украшение с распятием.
Морис порадовался, что на Моане не красное бархатное платье, которое она больше всего любила носить (оно удивительно шло к ее диковатой и вместе с тем царственной красоте), а лиловое с высоким воротом, отделанным узким черным кантом.
— Я мисс Хамфри, начальница приюта, — промолвила дама.
К счастью, в приюте нашлась сестра, знавшая французский, и Морис сумел рассказать, кто они и зачем пришли.
— Дети здесь, — сказала мисс Хамфри. — Такие малыши нередко умирают, но некое лицо, пожелавшее остаться неизвестным, оплачивало кормилицу, и потому они выжили. Вы хотите взглянуть на них?
— Да, — ответил Морис.
Он и сам не знал, почему что-то замерло у него внутри: ведь дети Эмили фактически были для него чужими. Или он готовился увидеть нечто необычное?
В большом помещении стоял такой шум, что Морису сразу захотелось убежать подальше. Кто-то капризничал, кто-то плакал. Несколько девочек постарше, в коричневых платьях, длинных холщовых передниках и башмаках с жестяными пряжками, возились с малышами.